Идущая навстречу свету - Николай Иванович Ильинский

Трудно было Анне отвечать на подобные вопросы и высказывания — она не была солдатом и не прошла с боями по Европе, но одно твердо знала: советские войска, находясь на территории Германии, по возможности берегли все, что было связано с искусством. К поездке в Италию ее, естественно, тщательно готовили: давали знания о событиях и фактах, чтобы не казалась там невеждой.

— Вспомните Сикстинскую Мадонну, — сказала Анна итальянским друзьям.

— О, Мадонна!..

— Лейпциг, Лейпциг! вспоминали итальянцы массированную бомбардировку американской авиацией Лейпцига.

— Да. бомбардировка… И святая с ребенком на руках, — уточнила Анна.

— О, Дева Мария, Дева Мария!.. Это — великий Рафаэль! — вторил Анне Манфредо.

— Эту картину наши солдаты спасли, — кивнула ему Анна, — и даже часовых в виде почетного караула поставили возле нее… И для охраны, и ради почета… Нет, советские воины — не варвары!..

— No, по… нет, нет! — сначала по-итальянски, а потом по-русски горячо поддержал ее Баррозо.

— «Илы», «илы»! — видимо, больше всего запомнились Луиджино советские штурмовики и он стал повторять эти слова.

— Э, нет, не только «илы», а «мессершмидты»?! — вспомнил Рамиро, и все замахали на него руками.

— «Мессеры» и «юнкерсы» — хорошие самолеты, но «илы» — победители! — констатировал Луиджино.

— Браво, браво! — стали дружно аплодировать за столом.

— Карашо! — стукнул кулаком по столу Баррозо. — Катюша!.. Поем… Катюша!

И все дружно грянули в несколько голосов:

Meli e peri erano in fiore,

La nebbia scivolava lungo il fiume;

Sulla sponda camminava Katjusha,

Sull’alta, ripida sponda.

Camminava e cantava una canzone

Di un’aquila grigia della steppa,

Di colui che lei amava,

Di colui le cui lettere conservava con cura.

Пока итальянцы аплодировали сами себе, Анна вдруг встряхнула кудрями, весело посмотрела на новых друзей и тихо запела:

И хорошо мне здесь остановиться,

И, глядя вдаль, подумать, помолчать.

Стеной стоит высокая пшеница

И ей конца и края не видать.

— E la Russia! — почти прокричал разгоряченный вином Баррозо. — Это… Russo!.. Я там был… видел — карашо! Прекрасный пейзаж?… Только у нас, в Италии, могут быть такие чудные пейзажи… А русские песни мелодичные, от них очищающий эффект и свет в душе… Жизнь зря — я не русский! — Он широко махнул рукой, зацепив горлышко одной бутылки с недопитым вином, и вдруг, раскрасневшийся, запел на ломаном русском языке:

Ах ты, степь широкая,

Степь раздольная,

Широко ты, матушка,

Протянулася…

Ой, да не степной орел…

Баррозо вдруг смолк, забыл слова. Он беспомощно огляделся вокруг, потом глянул на Анну — его взгляд умолял ее прийти на помощь, и Анна подхватила:

…Подымается,

Ой, да то донской казак

Разгуляется.

Ой, да не летай, орел,

Низко ко земле,

Ой, да не гуляй, казак…

Последнюю строчку песни Анна допела в один голос:

….Близко к берегу.

— Е la Russia! — сказал Орсо, когда Баррозо и Анна кончили петь. — Это Россия и steppa infinita — степь бесконечная, ino vista-я видел ее… camminato lungo di esso — шел по ней… Если бы не Катюша-бах-бах… О-о-о! — взялся он за голову.

— Была война у вас, была она и в Тоскане, но не столь разрушительная, — заметила Анна, — не столь кровавая…

— Земля Италии повидала всякое, — сказал Рамиро, — сколько войн проходило на ней, земля очищалась…

— От Римской империи? — с едким оттенком в голосе спросил Манфредо.

— И от самой империи как таковой, и от глупых правителей, — возразил ему Рамиро. — Не все итальянские правители-Цезари и Августы…

— Муссолини хотел походить на великих императоров, — сказал Луиджино, — но кишка у него оказалась тонка…

— И шлюха его Клара — слишком мелкая по сравнению с женой Цезаря, — заметил Орсо.

Анна лишь покраснела, но сидела молча. Отвела душу и дала волю слезам она лишь тогда, когда осталась наедине с Деборой и Альдой, родственницами Гуго. Анна была для них единственной нитью, связывающей с памятью о нем. Молодой, красивый, подающий большие надежды, он погиб в далекой незнакомой заснеженной стране и где похоронен, никто теперь не знает.

— И у тебя ничего от Гуго не осталось? — совершенно серьезно, но с подтекстом спросила Дебора.

— А что могло у меня от него остаться — винтовка? — спросила Анна, краснея и понимая, о чем спрашивает итальянка. — Так живые итальянские солдаты говорили, что они бросали свои винтовки в сугроб… А больше-то у них ничего и не было…

Дебора разводила руками, отводила глаза в сторону, что-то бормотала по-своему, но Анна понимала ее намек, однако, краснея, крутила головой. И о могиле, в которой погребли Уго, ничего не сказала. Да и не знала Анна, куда на больших санях, прицепленных к трактору, увозили погибших итальянских солдат: сбрасывали где-то в общие могилы и закапывали. Они были завоевателями, чужими людьми, незванно пришедшими в чужую страну. В общем, хоронили врагов. Может быть, со временем и поставят где-нибудь памятник, но во многих местах просто выровняют землю и засеют травой. Не так поступили бы итальянцы с завоевателями? Точно так же.

Когда все, напившись, наевшись и накричавшись, покинули стол, а потом и двор, утопавший в винограднике, к Анне подсел хозяин Перле, сердце которого за годы перекачало больше красного и зеленого вина, чем алой крови. И теперь его, закадычного друга Вакха, гуще святого духа обволакивал аромат древнейшего божественного напитка.

— Да оставь ее, замучили своей болтовней, — сказала мужу Кларет-та. — Анна, не слушай его…

— Как?! — удивилась Анна.

— Уши пальцами заткни, чтобы не слышать его сказок, — рассмеялась Кларетта.

— Ладно, — обиделся смуглый, с небольшими усиками под заметно горбатым носом Перле. — Я по делу… пару слов! — отмахнулся он и ближе подсел к Анне. — Тоскана — лучшая область Италии, — сказал он ей. — А Флоренция!.. Во время освободительной войны Рисорджименто Флоренция целых шесть лет была столицей Итальянского королевства, с тысяча восемьсот шестьдесят пятого по тысяча… восемьсот… семьдесят. … Да, с семьдесят первого года Флоренция — столица Италии!..

— Постойте, какой освободительной войны? — не поняла Анна.

— Я же говорила, он будет дурить голову сеньориты всякой чепухой, — сердито сказала Кларетта и погрозила мужу кулаком. — Что она о тебе подумает?…

— Постойте, постойте, Кларетта! — успокоила Анна хозяйку