Птенчик - Кэтрин Чиджи
— И что же ты узнала? — спросила миссис Прайс.
— Узнала, что это болезнь. Что клептоманы — больные люди. Их тянет красть помимо воли, зачастую всякую мелочь.
— Значит, Эми не в чем винить, — сказала она вкрадчиво. — Она не отвечала за свои поступки, как ты не отвечаешь за приступы.
Миссис Прайс поставила машину позади нашей, занесла в дом мой рюкзак. Когда я споткнулась — руки-ноги до сих пор не слушались, — она подала мне руку.
— А знаешь, Джастина, — шепнула она мне на ухо, — в былые времена эпилептиков считали бесноватыми. Им сверлили череп, а в Викторианскую эпоху их сажали в дома для умалишенных.
Учительница до мозга костей.
Отец так и подскочил на стуле, когда миссис Прайс сказала, что у меня был приступ.
— Ты цела? Ну-ка, покажи язык. Не ушиблась?
— Всего-то шишка на голове, — ответила миссис Прайс. — Крови не было.
— Слава богу, что ты была рядом, Энджи. Доченька, пойдем, присядь.
Он отвел меня на диван, и я устроилась, положив голову ему на колени по старой привычке. Хотелось прямо так и заснуть.
— Сходим еще раз к доктору Котари, — сказал отец. — Попросим увеличить дозу или что-нибудь другое выписать. Дальше так нельзя.
— Ох и напугала она меня, — сказала миссис Прайс. — Лежит на полу, не шелохнется, я уж думала, не дышит.
На полу где? Она не уточнила, а у меня духу не хватило спросить.
— Может быть, это и с Эми тоже связано? — предположил отец. — Да? Доктор Котари говорил, сильные потрясения могут вызвать приступ.
— Может быть, — отозвалась я. Затылком я упиралась в его теплый, мягкий живот.
— Или что-то еще стряслось?
Миссис Прайс сидела в кресле напротив, глядя мне в глаза. По лицу трудно было угадать ее мысли.
— Нет, ничего, — заверила я. — День как день.
— Она белье мне гладила, — сказала миссис Прайс.
— Боже, а если бы ты обожглась? — перепугался отец. Схватил меня за руку, посмотрел, нет ли ожогов.
— Но ведь не обожглась же. Не обожглась.
— На мое счастье, ты только кухонные полотенца не успела догладить, — вставила миссис Прайс. — Блузки, юбки и прочее я вечно порчу.
Отец посмеялся, но продолжал проверять, не обожглась ли я, не ушиблась ли.
Мне вспомнилась груда неглаженого белья в корзине, рукав блузки, свисающий с гладильной доски. Или это было раньше?
— Ах да, пока не забыла... — Миссис Прайс достала бумажник и выложила на кофейный столик десятку.
— Я ведь даже не догладила, — запротестовала я.
— Ну-ну, я тебе уже почти мама, — засмеялась миссис Прайс. — Да и проживу я как-нибудь с мятыми полотенцами. Если на то пошло, не понимаю, зачем ты вообще с ними возишься!
Отец подтолкнул меня легонько:
— Что надо сказать, дружок?
— Спасибо. — Деньги я не тронула, пускай лежат себе на столике. Мамины строчки снизу на столешнице давно поблекли.
— Эх, а голос у тебя и вправду невеселый, — заметил отец. — Может, небольшой сюрприз тебя взбодрит?
Миссис Прайс сияла улыбкой, кивала.
— Мы с Энджи переговорили и решили, что нехорошо без тебя ехать в свадебное путешествие. Мы хотим тебя взять в круиз.
Я вскочила, округлив глаза.
— Папа! Ты серьезно?
— С радостью возьмем тебя с собой.
— Ух ты! В круиз? Не просто на озеро Таупо? Спасибо огромное! — Я кинулась ему на шею, чмокнула в щеку — сыграла на славу. Его смех прошил меня насквозь — отдался эхом в щеке, в горле.
— А еще мы обсуждали, как тебе называть Энджи, — продолжал отец. — Ты сама об этом думала?
— Только не мамой, — вырвалось у меня, и они переглянулись.
— Нет-нет, что ты, — отозвалась миссис Прайс. — Маму никто не заменит.
— Нет, — поддержал ее отец, — но “миссис Прайс” тоже не пойдет, так ведь? А если “тетя Анджела”?
— Нил, она почти взрослая. Можно просто Анджела. Или Энджи. Даже Эндж.
Я ответила:
— Не знаю. Как ни назови, что-то не то.
— Со временем привыкнешь, — сказал отец. — Подумай на досуге.
Но как раз этого мне совсем не хотелось — представлять ее частью нашей семьи. Воображать, что она спит у нас дома, моется у нас в душе. Может быть, у нее будет ребенок. Я видела в гостевой комнате краденое — в этом я была уверена. Почти на все сто.
— У меня для тебя тоже сюрприз, — сказала она. И достала из сумочки серебристый сверток.
— Что это? — удивился отец. — Что ты затеяла?
— Хотела ей что-нибудь подарить для круиза.
Я разорвала серебристую бумагу, и что-то скользнуло мне на колени: бикини, розовое, как сахарная вата.
— Смотри, оно с завязками по бокам, — сказала миссис Прайс.
Точь-в-точь про такое я наврала Карлу с Мелиссой. Наверняка это всего лишь совпадение и она просто-напросто угадала, чем меня порадовать, но мне казалось, она прочла мои мысли, подслушала мою ложь.
— Примерь-ка, птенчик. Посмотрим, подходит ли.
В спальне я распустила волосы, разделась и натянула бикини. Скользкая блестящая лайкра облегала мое изменившееся тело, завязки щекотали бедра. Я повернулась к зеркалу боком, оглядела себя в профиль — живот, грудь. Улыбнулась, как та девушка с рекламы тренажера, которая тренируется в купальнике. Не выпирает ли живот? Не дряблые ли у меня мышцы? Стоит ли вообще об этом думать? Я втянула живот, замерла. А из кармана брошенной школьной формы выглядывало что-то маленькое, белое, с чернильными точками вместо глаз.
Я нагнулась, подняла — и вот на ладони лежит невесомый ватный шмель, которого сделала для меня медсестра, или другой такой же, с марлевыми крылышками, перевязанными зубной нитью. И я вспомнила, как под потолком в гостевой комнате у миссис Прайс качался целый рой белых шмелей и бабочек и как я, кажется, протянула руку и схватила одного, точно с неба достала. И спрятала в карман, а остальные кружились, раскачивались. Шум в голове, белая стая. Вот оно, доказательство.
— Можно нам посмотреть? — крикнул из-за двери отец.
Спрятав шмеля обратно в карман школьной формы, я вышла к ним.
— Только взгляни! — ахнула миссис Прайс. — Правда, красотка?
Я стояла возле кофейного столика, теребя завязку на шее, она впивалась в кожу, и я не знала, как ее поправить.
— Выглядит очень по-взрослому, — сказал с ноткой сомнения отец. Он смотрел в одну точку, на мои колени.
— Как модель! Как Мисс Вселенная! — Миссис Прайс захлопала в ладоши. — Представь, что ты спускаешься по лестнице в бежевых туфлях на шпильках, проходишь перед фонтаном. Пересекаешь сцену, улыбаешься в лучах прожекторов, позируешь, а судьи выставляют оценки. Ждешь, когда внизу экрана высветится число... десять баллов, Мисс Новая Зеландия! А ну-ка, покрутись!
Я положила руку на бедро, повернулась вокруг себя — смотрю, а отец сидит, закрыв лицо руками, и его трясет.
— Простите, простите, — повторял он. — Она вылитая Бет.
Я вся покрылась гусиной кожей.
— Об этом я не подумала, — смутилась миссис Прайс. — Конечно, похожа. Конечно. — Она крепко обняла отца, сплетя пальцы, прижала его к себе. И кивком указала мне на дверь: вон отсюда.
У себя в спальне я сняла скользкое розовое бикини и оставила на полу, точно сброшенную кожу. Переоделась в старые тренировочные штаны и самую
