СВО. Из 200 в 300 и 500 (Второе рождение "разбойника" Женьки) - Михаил Востриков

А на самом деле…

Батя служил в седьмом Военно-Морском Флоте с дислокацией Главной Военно-Морской Базы в заливе Советская Гавань, в тамошнем «Флотском экипаже». Это такая воинская часть, где раз в полгода со всей страны принимали, стригли налысо и переодевали в морскую форму испуганных похмельных оборванцев, за месяц проводили с ними «Курс молодого матроса», организовывали приём ими воинской Присяги и отправляли служить дальше, в береговые части, подплав и на корабли флота.

И там была так называемая «переходящая рота», куда списывали всех флотских залётчиков — пьяниц, драчунов, дезертиров, самовольщиков и прочих, в том числе и для отправки их в ДР — дисциплинарные роты. И наоборот, освобождённых из ДР принимали для последующей отправки в обычные части.

В ДР срочников отправляли по приговорам флотского трибунала. Максимально, им там присуждали срока до трех лет и это не считалось судимостью. Но если срочник своими деяниями по мнению судей трибунала «претендовал» на большее, его везли в городскую тюрьму и предавали гражданскому суду.

Понятно, что старшины постоянного состава в такой необычной роте ещё то зверьё и они были способны «выключить» любого матроса с одного удара. Их так туда и подбирали, способны «выключить» или нет? И по-другому там было нельзя, такой контингент. И батя был именно таким старшиной. Он призывался в 1949 году из Новосибирска — не самого спокойного города страны, и к своим двадцати годам был уже вполне сформировавшимся уличным бойцом — смелым, поджарым и с пудовыми кулаками.

Но один раз «выключил» не он, а его.

Юнги Тихоокеанского флота

Так в один недобрый день осени 1950 года, в переходящую роту совгаванского «Флотского экипажа», в количестве двадцати человек, все уже в возрасте двадцати трёх — двадцати пяти лет, из «Пансионата 'Белый лебедь», так тогда называли ДР Тихоокеанского флота на Русском острове под Владивостоком, в котором они отслужили по три года по приговору флотского трибунала, прибыли самые настоящие юнги.

Они, будучи мальчишками, во время войны оказались в боевых частях и на кораблях Тихоокеанского флота, поэтому они и назывались юнгами, а не «сынами полков», как в сухопутных частях, или «музыкантскими воспитанниками» в военных оркестрах. Многие из них имели правительственные награды. А в 1945 году, по осени, кому из них исполнилось полных восемнадцать лет, их всех призвали на срочную службу на флот, на пять лет, не засчитав в срок службы военные годы. И это юнгам сильно не понравилось. И через совсем малый срок их всех уже отправили в ДР и на обычные зоны. Дрались они страшно, смерти не боялись и в ДР их не сломали.

И прибыли эти юнги в Совгавань не на дембель, а дослуживать срочную, так как время, проведенное в «пансионате», как и войну, в срок службы им также не засчитали.

И все эти юнги поступили под начало молодого старшины постоянного состава переходящей роты — Женькиного бати. Ну как, под начало… Конечно, формально. Какое им начальство из старшин, они офицеров-то на «нефритовом жезле» вертели.

И ладно бы… Все знали, что не надо юнг трогать попусту, не нужно будить зверя, во избежание… Перебиться пару недель, пока их всех писари по разным частям разгонят, отправить туда, да и всё!

Но один «сундук» (мичман) — дежурный по части, в недавнем прошлом колхозный тракторист из Нахичевани, про такое явление как юнги слыхом не слыхавший и по-русски говоривший не очень хорошо, послал этот взвод во главе с батей на разгрузку угля. Ну как же… Всем известно, матрос без работы — плохой матрос. Был выходной, все офицеры были в городе и никто этого «командира» не остановил.

Делать нечего, приказ есть приказ. Юнги кое-как построились и вразвалочку пошли в город.

И вот они пришли на железнодорожную станцию. Там стояли вагоны с углём, на угле лежали лопаты, а рядом сгрудились пустые автоприцепы. Но как батя не командовал, никто ничего разгружать не стал. Батя орать, а ему спокойно так:

— На-ка тебе, салага, деньги, и сбегай в магазин за водкой! И колбаски купить не забудь. А на обед мы в часть не пойдём, здесь перекантуемся.

Не побежал батя, не купил… но и без него обошлись.

Тут пришёл этот «сундук» — «чурка», и начал батю мотивировать, мол, с «губы» у меня не вылезешь и все такое. Батя опять начал орать на юнг. И всё! Один удар по голове сзади и солнце погасло. Чем били? Лопатой, наверное.

В госпитале к бате пришёл дознаватель военной прокуратуры, мол, давай, старшина, рассказывай, что да как. Кто бил, кто не подчинялся?

— Споткнулся, упал, ударился головой о железную балку вагона.

Дознаватель спорить не стал:

— Ах-х, упал? Ну-ну.

Все записал в протокол, дал расписаться и ушёл.

А когда батя прибыл в роту из госпиталя, ему в тот же день объявили наказание и отправили на гарнизонную гауптическую вахту — «губу», по-простому. А что бы не лгал органам дознания! Пробыв на «губе» пять суток на хлебе и воде, а в Совгавани «губа», ох-х злая… батя, худой, грязный и тоже злой, вернулся в роту. Вроде бы всё, за один косяк на флоте два раза не наказывали.

И тут… к бате подошли те юнги. Принесли поесть, выпить, дружелюбно разговаривали, мол, молодец, старшина, что не заложил. А один, вообще, «зёмой» (земляком) оказался, тоже из Новосибирска. Так они с батей и скорешились, и как потом оказалось, на всю жизнь.

Добрый дядя Председатель

Этот бывший юнга много лет трудился в Новосибирске председателем огромного пригородного садоводства «Здоровье», откуда и такое странное погоняло. И в очень узких кругах городского милицейского начальства и верхушки местного криминалитета он был хорошо известен. У него: четыре года войны, плюс три года ДР, плюс пять лет срочной службы! В итоге, двенадцать лет службы Родине, как с куста! Так и приехал он на дембель с двенадцатью шпалами на рукаве бушлата. Тогда солдаты и матросы срочной службы на рукаве носили желтые нашивки — «шпалы», по годам срочной службы. И не один патруль его не заставил эти шпалы срезать. А потому что, все по уставу и в военном билете отмечено.

Он серьёзный товарищ этот Председатель и на всю местную шпану клал с прибором. Вокруг него сбились в группу человек двадцать, таких же как он — фронтовиков и бывших штрафников,