Не могу и не хочу - Лидия Дэвис

Если бы мы не пришли заранее и не устроились бы на лавочке в беседке, дожидаясь начала церемонии, мы не увидели бы, как мимо семенит трусцой беглый пони, волоча за собой веревку.

Если бы мы не услышали внезапные перешептывания в рядах соседей, рассевшихся на скамейках в беседке под лучами холодного солнца, мы не увидели бы невесту в светло-зеленом платье, энергично шагавшую в нашу сторону об руку с матерью.

Если бы не вытянули шеи, пытаясь рассмотреть всех гостей, мы бы не увидели, как входит невеста, склонив голову, ее мать тоже склонила голову, мать что-то говорит ей серьезным тоном, они не поднимают глаз, как будто здесь никого нет, они не видят ни беседки, ни гостей, ни камер наготове, ни ее будущего мужа, который стоит в сторонке и ждет.

Если бы не отвлеклись от происходящего, когда брачующиеся стояли перед своим другом-буддистом — руководителем церемонии, а родственники и гости распевали индийские и не только мантры, мы не заметили бы, как на нас с любопытством поглядывают хасидские и азиатские семьи по пути к Кукурузному лабиринту.

Если бы в начале банкета мы не протиснулись мимо двух аккордеонистов (мужчины и женщины), чтобы поглядеть в окно, как участники свадьбы фотографируются на холодном октябрьском солнце под звуки клезмера, мы не увидели бы, как две семьи фазанов с выводками спешат по тыквенным грядкам к своему укрытию в лесу.

Если бы мы не протиснулись через банкетный зал к окну, чтобы постоять рядом с незнакомцами, мы не увидели бы, как участники свадьбы фотографируются лицом к заходящему солнцу, хватаются друг за друга, смеются и спотыкаются, меняясь местами, меняя позы, а позади нас играют аккордеоны, и вся сцена вдруг начинает казаться хэппи-эндом из доброго итальянского фильма.

Если бы мы не вернулись к окну еще раз во время банкета, после речей из дальнего конца зала и после ужина бок о бок со знакомыми, но лицом к лицу с незнакомцами, мы не увидели бы, как коричневая корова, остановившись под деревом, вздергивает рыло и трясет головой, а потом жует свою жвачку, уставившись в небо.

Если бы не вышли ненадолго из банкетного зала в темноту, то не увидели бы, прежде чем вернуться к свету, музыке и танцам темные круглые комочки на ветвях деревьев: это птицы устроились на ночлег.

золотоискательница из Голдфилда

Местечко называлось Голдфилд, это был город-призрак — заколоченные салуны, население сто человек. Колодцы когда-то отравили мышьяком, из них до сих пор небезопасно пить. Мы узнали об этом позже. У мачехи Джима был рак, может быть, из-за мышьяка в колодезной воде. Отец Джима понемногу распродавал свою коллекцию монет, чтобы оплачивать лечение. Ей становилось все хуже, и он отправил ее на самолете в онкологическую больницу, но было слишком поздно. Она умерла.

Через две недели Джиму пришло сообщение о его отце: срочная операция, приезжайте прямо сейчас. Мы ехали без остановок тридцать шесть часов подряд. Но когда мы добрались до места, он тоже уже умер.

Мы тогда не знали, что бывает такая штука — благотворительные билеты на самолет для тех, кто попал в трудную ситуацию. Мы проехали уже пять штатов, когда кто-то рассказал нам об этом. Джим сказал: мы уже столько проехали — едем дальше.

После тридцати шести часов езды Джиму захотелось спать, и он уступил руль мне. Но ему не спится в машине, поэтому через три часа он снова сел за руль. Алис всю дорогу писала нам смс. Я велела ей делать домашку и не волноваться. Она и понятия не имела, как далеко мы заехали.

«Где вы?» — спрашивала она. Она думала, что мы в Нью-Джерси. «Где? В Неваде?» — спрашивала она.

«Купи себе карту», — сказала я.

Мы не знали, что нас ждет по прибытии.

Сестра Джима, Лиза, это ее я называю золотоискательницей, все перерыла в поисках оставшихся монеток, она считала, что имеет право на эти деньги — ведь ей приходилось о нем заботиться. Она сказала, что у них не было денег на похороны. Сказала, что им пришлось потратить на кремацию деньги, отложенные для уплаты налогов.

Когда мы приехали, то находили монетки по всему дому, то тут, то там. Залежи монеток. Лиза, золотоискательница, их не нашла. Она не знала, где искать. Правда, перед тем, как мы приехали, она спрятала все ружья.

Другая сестра Джима, душеприказчица, велела нам (из Нью-Джерси) собрать все документы и привести их в порядок. Джим этого сделать не мог, не в том он был состоянии. Он заходил в комнату отца и просто там сидел. Вот и все, что он тогда был в состоянии делать. Документами занялась я. Я знала его, хотя и не была никогда с ним близка. Я собрала все бумаги, рассортировала их по датам, разложила по отдельным папкам.

Я сказала Лизе: тебе надо к психиатру — такой близкий человек, и тебя волнует только его коллекция? Почему ты не забрала монетки до того, как он умер?

Она думала, что имеет право на эти деньги, потому что ей пришлось о нем заботиться. Но в завещании такого написано не было.

Назад мы тоже ехали без остановок, тридцать шесть часов подряд. Когда по пути домой мы сбили оленя, это была для Джима последняя капля. Он употребил по этому поводу кое-какие выражения.

Другая сестра, душеприказчица, хотела, чтобы мы навестили ее в Нью-Джерси. Джим повторял: нет, мы хотим домой. А она повторяла, чтобы мы приехали. Наконец, он сказал: хорошо. Мы сбили этого оленя как раз тогда, когда поворачивали на Нью-Джерси из Пенсильвании. Машину мы взяли напрокат, и нам пришлось ждать полицию, чтобы подать отчет. Одна из фар разбилась. Ремонт стоил тысячу долларов. Страховка его не покрывала, потому что нестрахуемый минимум составлял как раз тысячу долларов.

Джим только и хотел, что какую-нибудь мелочь в память о нем, вроде пряжки от ремня. Серебряной пряжки от ремня. Я сказала его сестре-золотоискательнице: тебе нужно к психиатру.

Отец Джима держал в доме кулер с питьевой водой. Я всегда удивлялась, зачем им кулер с питьевой водой. А теперь понимаю.

старый пылесос все время глохнет

Старый пылесос без конца глохнет

снова и снова

пока, наконец, уборщица

не припугнет его, крикнув:

«Ублюдок!»

Флобер и точка зрения

На церемонии Благословения гончих в день открытия охотничьего сезона, в субботу