Сестры Шред - Бетси Лернер
– Извините, я просто пытаюсь понять, что произошло.
Врач рассказал, что из обычных двенадцати сеансов электростимуляции были проведены два. Я представила, как тело моей сестры подвергают анестезии, прикладывают к вискам электроды и ее мозг сотрясают электрические разряды. Врач надеялся, что последующие сеансы значительно улучшат ее состояние, но после второго Олли украла сумочку, жилет и бумажник Мэри Макграт и сбежала.
В течение следующего месяца Олли вспомнила некоторые эпизоды своей жизни. У нее был мужчина, скульптор по имени Том, с которым она несколько месяцев жила в плавучем доме в Сиэтле. А еще женатый республиканец, который устроил ее в Силвер-Хилл, элитную психиатрическую лечебницу в штате Коннектикут – менее чем в часе езды от города, где мы выросли. Лечебница больше напоминала небольшой гуманитарный колледж. Олли врезалась на его винтажном «Ягуаре» в дом, где спали его жена и дети. Она сказала, что он больше беспокоился о машине, чем о семье.
Олли перечислила города, в которых побывала: Питтсбург, Айова-Сити, Юджин, Джуно. Хант был единственным человеком, к которому она возвращалась. Он всякий раз радовался ей, на сколько бы она к нему ни заявлялась – на несколько дней, недель или месяцев. Спала ли она в гостевом домике или в его постели, сидела в кинозале или лежала у бассейна, листая сценарии – его все устраивало. Трудно сказать, ощущала ли Олли разницу между ночевкой на автобусной остановке и в номере отеля «Ритц-Карлтон». Она могла с одинаковой легкостью давать на чай горничной и сама убираться у кого-нибудь дома.
Лечебница Олбани стала для Олли новым и страшным испытанием. Она рассказала, что перед этим ночевала на вокзале и к ней приставали, но не стала вдаваться в подробности. На следующее утро охранник обнаружил ее без сознания в туалетной кабинке и вызвал скорую помощь. Когда я спросила, сообщила ли она людям, что с ней случилось, она ответила, что не придала этому значения. Я попыталась обнять ее, но Олли отстранилась и заметила, что это было не в первый раз.
– Шоковой терапией меня чуть не убили, – считала она. От психиатрических препаратов Олли отказывалась, потому что якобы тупела от них. С ЭСТ все было иначе. – Тебе буквально поджаривают мозги! – После второго сеанса она решила сбежать из больницы, дождавшись пересменки: – В это время они больше отвлекаются. – На деньги из кошелька Мэри Макграт она купила билет на автобус до Вестчестера, а оттуда автостопом добралась до Нью-Йорка и до моей работы.
– А если бы меня там не оказалось?
– Но ты же оказалась!
На несколько недель у меня снова появилась сестра. Олли отдохнула от своей бродячей жизни, поправилась. У нее шла другая фаза болезни – эту сторону Олли мне еще не доводилось наблюдать в таких подробностях. Она начала ходить в тренажерный зал в нашем здании: сначала занималась на беговой дорожке, потом пробежала милю, потом еще несколько и наконец вернулась к своим обычным шести. Однажды вечером она заявила, что в доме 1298 по Лексингтон-авеню становится слишком уютно, и рассмеялась. Я знала, что именно должно вскоре произойти, но не знала когда. Олли все больше напоминала серфингиста, который дожидается очередной большой волны.
Через несколько дней Олли потихоньку вышла из дома перед рассветом, когда город еще спал, а улицы были мокрыми от грязи и утренней росы. «Осматриваю окрестности, вот и все».
Эти утренние прогулки стали регулярными. Она ходила на рынок на Фултон-стрит наблюдать, как свежий улов стекает с кораблей в стоящие внизу промышленные контейнеры. Она называла это серебряным водопадом. Как-то утром она вытащила туда и меня; все рыбаки знали ее и радостно здоровались. После этого она направлялась к одному из ресторанов в Чайнатауне и наблюдала, как служащий моет полы и столы чаем улун. Там ее научили готовить пельмени. Она с гордостью показала мне свой метод лепки пельменей в пять касаний большим пальцем. Продавец в магазине сказал, что она отличная работница.
Однажды под вечер она зашла ко мне на работу с двумя огромными пакетами пельменей. Мне было досадно, что она заявилась без предупреждения, но один из моих коллег унюхал запах пельменей, и вскоре в конференц-зале состоялось пиршество, в котором приняли участие все сотрудники издательства. Я представила им свою сестру-кулинара, и ее наградили аплодисментами. Директор подошел ко мне, дожевывая пельмень, и сказал: «Я и не знал, что у тебя есть сестра. Нам нужно почаще так собираться». Олли в это время болтала с двумя молодыми красивыми парнями из отдела маркетинга и была в прекрасном настроении.
В начале апреля вдоль всей Парк-авеню, от 54-й до 86-й улицы, цвели тюльпаны, шестьдесят тысяч луковиц разных цветов: розовые, желтые, фиолетовые, красные. Однажды предрассветным утром Олли потащила меня туда. Она пробиралась сквозь цветочный ковер, раздвигая руками колышущиеся волны в море лепестков. Вдали послышалась полицейская сирена, я перепугалась и хотела убежать, но Олли не сдвинулась ни на шаг. Она упала навзничь на клумбу с тюльпанами и потянула меня за собой. Я почувствовала, как подо мной ломаются стебли, лепестки падали мне на лицо. Олли переплела свои пальцы с моими. Две Офелии в цветах. Небо над нами окрасилось по краям, поднималось солнце. Огни полицейской машины замелькали ближе. Олли приняла положение «на старт», схватила меня за руку и потащила за собой по городским каньонам.
После возвращения домой Олли уже не могла сидеть на месте. Чувствовалось, что она полностью заряжена, в четырех стенах ее уже было невозможно удержать. Я понимала, что она скоро уйдет, и не знала, как ее остановить.
Когда я упомянула фамилию именитого психофармаколога, Олли бросила:
– Было, пройдено.
Когда я попробовала еще раз заговорить на эту тему, она вспылила:
– Я думала, ты за меня. – И, помолчав: – А ты совсем не изменилась. – Она села на меня верхом, угрожая ударить по лицу, и пролила бульон мне на постель.
– Я хочу, чтобы ты была в безопасности, – оправдывалась я.
– Такого не бывает.
Порывшись в куче одежды, которую сама натащила, Олли выбрала несколько вещей, в том числе атласную курсантскую куртку, которую она нашла в мусорном баке возле отеля «Дакота». Куртка была с эполетами, бахромой и кисточками, как на обложке альбома «Сержант Пеппер», и Олли не сомневалась, что это вещь принадлежала Джону Леннону. Все прочее – в основном вещи, найденные на улице или, возможно, украденные в магазине, – она оставила у меня. Олли, как и Джош, любила порыться в мусоре. Клатч из змеиной кожи, джинсы с вышивкой, пресс-папье с тысячью распускающихся цветов. Я
