Идущая навстречу свету - Николай Ильинский
И высокую башню с часами на здании жители стали называть Воронежским Биг-Беном. Именно эта башня и вызвала настоящий вопль у руководителя СССР. Он сравнил здание и ее башню с церковью. Никита Сергеевич был из тех людей, кто по непонятным причинам приходил в ярость от всего, что было связано с многовековой православной культурой России.
Народу на площади Ленина — не протиснуться. Взрослые пришли с детьми, держали их на руках, на плечах — всем было интересно посмотреть на первого человека в стране.
— А недавно здесь был Молотов, тоже выступал на площади, — вспомнила Елена.
— О чем же он говорил? — спросила Екатерина, но, увлеченная появлением Хрущева, она не собиралась дальше слушать студентку.
Но Елена ответила:
— Не помню, о чем он говорил… Но говорил много и долго…
— Он же министр иностранных дел… О международных делах говорил… Только я тоже забыла… Наверно, о чем-то важном… — вторила Юля.
В поездках по стране Никита Сергеевич Хрущев предпочитал общаться с народом на митингах, используя для этого площади и стадионы городов, куда приезжал. Свято веря, как он любил говорить, в скорую победу коммунизма, он вышел на площадь перед тьмой собравшихся. В этот момент какая-то девочка вырвалась из рук родителей и появилась над толпой. Упади она в этой сутолоке под ноги и… конец, раздавили бы. Никита это заметил и помахал рукой:
— Девочку, девочку сюда…
Поддерживаемая лесом рук, она с криком буквально пошла по живому мосту людей к трибуне, где стояло правительство, чем и спаслась от возможного несчастья. Екатерина и студентки стояли недалеко от того места, где находился Хрущев. Он говорил долго, эмоционально, размахивал кулаком, грозя неизвестно кому, и закончил речь такими словами:
— Воронежцы!.. Через два года мы завалим вас мясом!.. Готовьте желудки!..
Стоявший недалеко от Екатерины мужчина шлепнул ладонью по своему большому животу и хриплым басом крикнул:
— А у меня он уже готов!..
— Только неизвестно, чем эту бочку наполнить, — в тон ему сказал стоявший рядом человек с бородкой и в очках.
— Как чем? — ответил голос, но увидеть отозвавшегося Екатерина не могла за толпой. — Осенью солеными огурцами и капустой!..
На концерте Воронежского хора Екатерина и студентки Шапошниковы побывали. Оказалось, в связи с приездом Никиты Сергеевича в столицу Черноземья руководитель коллектива Константин Ираклиевич Массалитинов очередные гастроли отложил — а вдруг Никите вздумается послушать русские песни? Однако на концерт он не явился. Зато Екатерина еще раз увидела Марию Мордасову и услышала ее задорные частушки, а студентки Юлия и Елена с удовольствием послушали солистку Юлию Золотареву, спевшую «Песня дорогу узнает». Все остались довольны.
II
Пришло время Екатерине перебраться в Харьков. Там ей предоставляли общежитие, брали на работу проводницей престижного поезда «Харьков — Владивосток».
— Туда 53-й, а обратно-54-й, — с восхищением сообщили ей в диспетчерской управления железной дороги.
— Скорый, стало быть, — тоже радостно улыбнулась она.
— Не думай, что это просто, — сказала ей проводница постарше. — Я ездила в поездах дальнего следования — нудная работа… Каких только пассажиров ни увидишь в пути, чаще нормальных, но бывают такие, не приведи Господь! — Незнакомка подмигнула. — Ох и противные есть!.. Да, я — Надежда Павловна Загородная, тоже на этот поезд определена, а тебя как?…
— Я Екатерина… Екатерина Егоровна Званцова, но лучше просто Катя…
— Хорошо, Званцова! — Надежда Павловна пожала руку Екатерине выше локтя. — Вот и познакомились… Живу я в городе, в Харькове у меня квартира… Старенькая, но жить можно, все не под открытым небом… Ну, свидимся, — сказала она и ушла.
Егор Иванович был рад и не рад, что дочь уезжает. Конечно, в большом городе ей будет лучше, чем в Алексеевке. Да и снимали они тут небольшую комнатушку на двоих. Хозяйка Дарья Семеновна много с них не брала. И Екатерина стала замечать, что присматривается она к ее отцу Муж с войны не пришел, а ей одной горе мыкать не совсем хочется, тянуло к кому-то голову прислонить, а Егор Иванович как ни есть — живой человек, пусть и в годах, но работает, рельсы, говорит, таскает, шпалы укладывает, а там сила нужна. Значит, мужик он еще годный.
Чувствовал это внимание и Егор Иванович: то глянет ласково, то улыбнется ему, то борща побольше в тарелку нальет и красный острый перчик в него кинет — заботится, как о муже. И ему иной раз захочется приласкать ее, а тут дочь, она отворачивается, вроде не замечает, но краем глаза все видит и краем уха слышит эти вздохи и ахи. Но ничего не скажешь… А теперь уедет в Харьков, и он свободен, жених — не жених, как говорится, в любви перестарок, но все же…
— Только ты, Катя, не забывай отца, — попросил Егор Иванович дочь, когда они на станции ожидали пригородного поезда. — Окромя тебя у меня никого на свете… В Нагорное, — махнул он рукой, — я ни ногой… Нет, люди на меня не глядят косо — Егорка как Егорка, но мне самому что-то мешает смотреть им прямо в глаза… Совесть не дает!.. Хоть я ничего плохого им не делал… Предатель, изменник… — горестно вздохнул он. — Это все равно что смерть… Идешь, а земля под ногами шатается. И никто, никто не виноват — сам подлый… Так что прощай, Нагорное!.. А тут ничего, работать можно, никто о тебе ничего не знает… Да, дорогу эту прокладывали и наши нагорновские, бумаги есть, Сычов показывал, так там значатся Филипп Михайлович Красильников, Михаил Николаевич Федоров, я немножко помню этих стариков… Так что я как бы продолжаю их дело… Если б не эта проклятая война…
— Не горюй сильно, отец, я все одно люблю тебя, — прислонила Екатерина свою голову к его плечу, — будем вдвоем нашу горькую долю расхлебывать…
— Будем, — ответил он с надрывом голосе, — куда денешься…
Поезд мягко катился по рельсам. Екатерина по привычке, но уже не проводницей, а обычной пассажиркой стояла у окна. От Алексеевки, открытой как железнодорожная станция (подсчитала в уме Екатерина) шестьдесят один год назад — аж в декабре 1895 года, до ближайшего полустанка Олегово — ровное место, с которого видно Нагорное. Вдали белели ряды низких хат-мазанок, над которыми, словно лебедь с гордо поднятой головой, возвышалась церковь Спаса Всемилостивого. Вспомнились Екатерине праздники: весенний на Прополовение, или, как его называют нагорновцы, «Правая среда»,
