Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

Стёпе тогда было сорок девять.

Мне тогда было двадцать шесть.

Настроение моё подскочило, как температура. Всё вокруг сделалось таким любопытным, таким интригующим, таким ярким. За окном мелькали мосты и железные дороги. Музыка в машине играла заводная.

А Стёпа стал рассказывать о себе. Стал рассказывать, что жена к нему вернулась. Отдыхает в Гоа. Через пять дней прилетит. Перевезёт свои вещи. И семья воссоединится. Протянул мне мобильник с фотографиями:

– На вот, взгляни, это мы с сыном за грибами ходили. Он у меня молодец.

Вот и пофлиртовали. Сын, грибы, Гоа… При чём тут я? При чём тут озера? Я отвернулась к окошку.

Мы ехали по кольцевой развязке.

А сейчас будет автобан, – сказал Стёпа. – Любишь быстро кататься?

Я не успела ответить. Он так рванул, что в ушах засвистело.

– Это же за-пре-ще-но? – кричала я.

– Ничего, никто не видит. Я знаю, когда можно.

…Стёпа сказал, что это озеро объявили самым экологически чистым во всей Ленобласти. Поэтому там теперь не протолкнуться. Народу было действительно тьма.

Мы нашли какой-то островок песка, не занятый отдыхающими. Побросали туда одёжки и пошли к воде. Тогда Стёпа взял меня за руку и повёл. Я скосила на него глаза. Стройный как мальчишка. Вихры у него светлые. Не разобрать, седые или выгоревшие. Но тоже какие-то… мальчишеские. Загар, как будто он на рыбалку каждый день бегает. Но это всё, конечно, его Таиланды… Гоа… Глаза Стёпа щурит, и от них лучиками расходятся морщинки. На щеках выступает щетина светлее загара.

Стёпа заплыл далеко, отделившись от толпы. Я барахталась у берега. Плавать я никогда не умела – так только, по-собачьи немножко, поднимая вокруг себя брызги и раздражая окружающих. И вообще-то я боязлива.

Что на меня нашло? Не только крылья выросли – видать, ещё и плавники. Я бесстрашно оттолкнулась от берега и стала грести в Стёпкину сторону. Дно ушло из-под ног, я миновала скопление народу и выбралась на простор… Но Стёпы там не оказалось. Или я просто его не разглядела: без очков я слепая как крот. А очки спрятаны в босоножку. Босоножка на берегу. Ладно, пора назад.

Я развернулась… И вот тут-то меня парализовал этот страх. Знакомый каждому хлюпику, которого папа в детстве не научил плавать. В момент я ощутила, как устали все мои мышцы и как тяжело мне дышать. Как будто я разгрузила вагон, а после этого меня погнали в гору.

Казалось, что скоро мышцы просто откажут. Мой бедный мозг будет тщетно слать сигналы: греби, греби, скоро берег… Ноги сведёт судорогой, руки станут беспорядочно бить по воде. Тогда мозг отчается и прикажет: кричи, Таня! Кричи: «Спасите! Помогите! Тону!» А я не умею кричать на людях.

Но жажда жизни победила слабые мышцы. Я достигла берега и отыскала наши сандалии. Подобрала с песка камыш и рассеянно теребила его. Вскоре подошёл Стёпа.

– Ты где была?

– Купалась, – ответила я, не глядя на него.

Ноги мои предательски дрожали.

Домой меня Стёпа довёл за руку. Руки у меня, впрочем, тоже подрагивали. Мокрый купальник противно лип к телу.

Стёпа доставал из холодильника какие-то деликатесные сыры, а я вышла в коридор и стянула с себя мокрые трусы от купальника. Запасные взять не догадалась. Я ведь… не собиралась оставаться ночевать…

Мы перекусили и стали решать болезненный вопрос: пить или не пить? Если пить, то Стёпа не повезёт меня домой. С другой стороны, существует такси. С третьей стороны, можно уложить меня спать у Стёпы. Нет, он не будет приставать, ну зачем же, он ляжет на полу. С четвертой стороны…

Я собрала грязные тарелки и сказала:

– Мне надо подумать.

И ушла в ванную мыть посуду. В квартире у Стёпы шёл ремонт, и раковины на кухне ещё не было. Повсюду валялись рейки и плитки, пол был усыпан строительным мусором, стеклопакеты оставались в защитном скотче. Всё новенькое, только пыль протереть. Кто здесь живёт? Сразу и не скажешь. В холодильнике деликатесные сыры, а в углу стоят ящик вина и ящик «Метаксы».

Стёпка мне потом говорил: «Девочка решает в первые пять минут, будет она спать с мальчиком или нет». «А мальчик?» – отбила я удар. «А мальчик, – Стёпа прищурился, – решает ещё быстрее».

Я стояла и водила рукой по давно уже чистой тарелке. Так по кругу гладят рукой больной живот – тогда кажется, что легчает.

Я вышла из ванной и сказала:

– Давай выпьем. А потом посмотрим.

Хотя нечего там было смотреть.

Ясно, что мы выпьем, и изрядно. Что заснём в одной постели. Так проведём дня три или четыре. А потом приедет жена, и я отправлюсь читать Толстого и ждать конца света. И то, что конец не наступит, было тоже совершенно очевидно.

Стёпка вытащил на середину кухни ящик с вином.

– Это друзья мне подарили. Настоящее вино. «Домашнее». В магазинах, Танюш, такого не найдёшь.

Я взяла в руки бутылку. Тяжёлая. На этикетке смешные грузины, на стекле отлито окошечко, как бы деревенское, как в детских книжках рисуют. Я уже привыкла, что у Стёпки всё какое-то редкое, фирменное, необычное и, разумеется, дорогое. Это он мне всё время приговаривал. Сама я в этих вещах не разбиралась.

Мы вышли на балкон. Туда ремонт ещё не проник. Обычная бетонная плита, кое-где покрытая мхом. Шаткие перила. Тазы и тряпки в углу. Пригодились бы для уборки…

Мы устроились на перевёрнутых вёдрах и открыли вино. Я свела коленки и застыла в этой позе, потому что трусы мои по-прежнему сушились в комнате.

В этих пригородах всегда темнеет раньше, чем в Питере. Фонарей меньше. Или небо темнее. Высыпали звёзды, тихонько шумели тополя. Я сидела рядом со Стёпой и пьянела от его запаха быстрее, чем от «Домашнего вина». Вскоре я потянулась за его сигаретами. «Эй, эй, девушка! – смеялся Стёпа, – ты же спортсменка!» К чёрту режим. Я два года была одна, я два года была одна, я взрослый человек, я имею право…

Мы о чём-то неспешно говорили и говорили, и наконец я поняла, что по сценарию уже давно пора переходить в спальню и раздеваться, но я просила: давай ещё немножко посидим и… попьём, можно же, почему же нельзя… мы же никуда не торопимся… Я хотела оттянуть момент. Не тот, когда нужно раздеться перед чужим мужчиной, когда робеешь, как в первый