Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

Свирид Кузьмич прикрыл дверь и опять оказался внутри ветряка. Рядом с жерновами с незапамятных дней лежал обрывок веревки. Староста поднял его, и руки сами собой сделали петлю, в которую он машинально сунул голову. Старые люди говорили, что когда человек задумает самоубийство, то сам дьявол помогает ему в этом. Свирид Кузьмич вышел на крылечко, с него до крыла ветряка можно рукой дотянуться. Староста накинул конец веревки на деревянное крепление крыла, замотал его покрепче, и неведомая сила толкнула предателя родины вниз.

«Господи, прими душу мою!» — хотел было крикнуть Свирид Кузьмич так, чтобы его услышали и на небе, и на земле, а пуще всего в Нагорном, но получился только невнятный хрип. Петля крепко сдавила горло и что-то больно хрустнуло в спине…

Лишь на следующее утро люди обнаружили висящий на крыле ветряка окоченевший труп старосты.

— Так-то оно лучше, — решили нагорновцы, — не надо думать, как с ним поступить…

Расправа местного населения с предателями была короткой: в петлю или в прорубь головой без всякого суда и следствия, чего и боялись Спиря и Злобенко, блуждая на автомобиле по засугробленным дорогам. На пятые сутки беглецы как-то незаметно оказались не только в морозном плену снежных заносов, но и на очищенной от оккупантов территории.

С наступлением сумерек совершенно обессиленный автомобиль остановился на околице неизвестной деревни. Темными глазами-окнами на него уставилась низкая в пышной белой шапке крайняя хата. Первым из кузова выпрыгнул Спиря и руганью заставил вылезти из машины Злобенко, который окоченел от холода и боялся пошевельнуться. Кряхтя и не попадая зуб на зуб, опустился на землю и Сидякин. Водитель и Отто Хассе уже топтались на снегу и усиленно хлопали, чтобы согреться, ладошками в шерстяных варежках, отнятых у каких-то старушек.

— Как звать этот… дорф… деревню, иди спроси, — приказал офицер Спире как наиболее живому, сноровистому полицаю.

— Спрошу, спрошу, — ответил тот, затем быстро достал из кармана пистолет и тут же уложил сначала не успевшего даже моргнуть Отто Хассе, а затем водителя. После этого нацелился на бургомистра.

— Я же свой, зачем, Спиридон! — в страхе закричал Сидякин и закрыл лицо руками.

— А затем, что ты, во-первых, сволочь, а во-вторых, надо и мне спасать свою шкуру, — откровенно признался Спиря и выстрелил в голову бургомистра.

— Спиря! — в ужасе прохрипел Злобенко. — А вдруг в деревне еще немцы? — Нас повесят! — И действительно, недалеко раздались голоса людей — видимо они услышали выстрелы. — Слышишь?

— Слышу… Наш родной мат! Это не фашисты… Иди сюда, — резко потребовал он, отчего у Злобенко душа ушла в пятки.

— Стрелять будешь? — плачущим голосом спросил полицай.

— Давай руки, говорю, ну! — Спиря достал из кармана припрятанный заранее обрывок веревки и туго связал им руки напарнику.

— Зачем, Спиря?

— А вот послушай зачем… Я уничтожил двух фашистов… Ну, вообще, немцев, среди них один даже офицер, казнил предателя, то есть бургомистра, тебя, полицая, схватил живым… Понял?

— Не-ет.

— Если сюда бегут мужики, правда, откуда им здесь взяться, тебя не сразу же расстреляют или повесят, а сначала допрашивать станут и все такое… А я на свободе, стало быть, я тебя выручу и мы вместе улизнем… Только ты про меня никому ни слова, я неожиданно напал на вас, из пистолета укокошил… Ну, их ты можешь называть по именам, как положено: откуда они и кто такие, тут правда нужна, чтобы не подкопались… А я выдам себя за одиночку-мстителя, мою деревню… в другой области, далеко отсюда, гитлеровцы дотла сожгли… При таком раскладе, — кивнул он на трупы немцев и бургомистра, — мне поверят…

— Но не лучше ли нам теперь же убежать?

— Куда? Ночь! Где мы — неизвестно! Нас тут же поймают, и если попадемся местным жителям — болтаться нам в петлях…

Все вышло, как и предполагал Спиря. Их окружили красноармейцы в белых маскхалатах, под которыми Спиря разглядел на шапках красные звездочки с серпом и молотом. Сбивчиво, разыгрывая взволнованность и необычность ситуации, Спиря изложил военным свою версию ситуации, и его не тронули, наоборот, похвалили чуть ли не за подвиг: как же, один троих врагов уничтожил, а четвертому руки скрутил веревкой. Злобенко коротко допросили, он чистосердечно признался, что его заставили насильно служить в полиции Красноконска под началом убитого бургомистра Сидякина и немецкого офицера Отто Хассе, и даже с нескрываемым восхищением рассказал, как на них внезапно налетел партизан, убил троих, а его, Злобенко, взял в плен. Полицая отвели в другую хату, чтобы завтра передать кому следует.

— Почему завтра, — заметил рядовой Дьяков, — я видел в селе лейтенанта госбезопасности… Ну, мне сказали так!.. Он с нашей частью сюда приехал…

— И то верно, — сказал старший лейтенант Санько. — Дьяков, найди сейчас же лейтенанта, а то вдруг уедет из села… Пусть он нынче же допросит полицая, а там хоть на распыл пустит — на одного негодяя воздух чище станет…

Ночная тьма заполонила улицу. В хате трепетал язычок пламени керосинки, неярко освещая углы. Окна завесили разным тряпьем, маскируясь от немецких самолетов, которые время от времени ныли в ночном небе, выискивая огонек на земле, чтобы сбросить на него бомбы.

— Садись, герой! — предложил Санько Спире место за столом. — Кстати, как звать-то? Я — Санько Андрей Егорович, старший лейтенант, как видишь.

— Спиридон Уразьев, — скромно представился Спиря. — Я пока гражданский, если возьмете в свои боевые ряды, охотно стану военным!

— Ты скажи! — удивился Санько. — Люблю таких, не то что иные — убегают из армии, дезертиры!

Появился кипяток, разлили по жестяным кружкам нечто вроде чая, небольшой кусок сахара раскромсали на более мелкие и стали, дуя и причмокивая, наслаждаться чудодейственным напитком. За небольшим столом теснились несколько военных и среди них — Спиря, вполне довольный, что план его удался, только бы выдержал и не проболтался Злобенко, хотя вряд ли станет он откровенничать, понимая, что этим самым сожжет мосты к своему спасению.

В сенцах скрипнула дверь, прозвучали глухие голоса, а потом стало слышно, как кто-то веником чистит снег с обуви.

— Ладно, лейтенант, входите, снег сам растает в тепле, — весело позвал гостя старший лейтенант Санько. — У нас, как у Василия Ивановича Чапаева, мы пьем чай, садитесь и вы чай пить с нами…

— Спасибо, спасибо, старшой, — скороговоркой ответил вошедший, — не откажусь…

Рядовой Дьяков остался стоять у двери с карабином в руках. Очень знакомый голос лейтенанта удивил и встревожил Спирю. И он напрягся. Где он слыхал этот голос? Кто он, этот лейтенант госбезопасности? Среди охранников тюрьмы и других мест содержания заключенных он такого голоса вроде бы не