Идущая навстречу свету - Николай Иванович Ильинский
— Я теперь — хозяйка в доме, — с радостью говорила она Владимиру Николаевичу, — куда что захочу, туда и поставлю без оглядки на других. Правда. Галина Юзефовна загустила, когда узнала, что мы съезжаем, даже глаза ее заблестели, особенно когда узнала…
— Что узнала? — насторожился Кривичский. — Договаривай, мне эти тайны да секреты вот где, — он сделал характерный жест ребром ладони у горла.
— Да это я так… — покрутила головой Татьяна.
— Как так?!.. Нет, ты давай, выкладывай…
— Куда же я стану выкладывать, — провела ладонью по своему животу Татьяна, — оттуда не выложишь без срока…
— Что?!.. Что ты сказала?! — Кривичский схватил жену, поднял ее на руки и стал кружиться в комнате.
— Ой, голова! — звонко рассмеялась жена.
Так стало известно о ее беременности.
— Родишь, заберем Сашку, будем жить дружной семьей, — сказал Владимир Николаевич. — Пора к одному берегу прибиваться…
— Пора, — согласилась Татьяна, вспомнив с болью в сердце о сыне, оставшемся в далеком Нагорном. — «Через три годика он зам закончит семилетку, а в десятый устроим его здесь», — подумала она и краем фартука вытерла влажную щеку.
В доме из красного кирпича было несколько квартир. Ниже пажом проживала семья военного дирижера капитана Молчанова. Худощавый, подтянутый капитан вызывал у Татьяны симпатию, особенно когда рассказывал о музыке. А недавно сагитировал ее и мужа посмотреть новый кинофильм «Девушка из Неаполя». Владимир Николаевич долго отнекивался, ссылаясь на занятость, но, в конце концов, усилиями Татьяны и жены дирижера Анны Степановны удалось усадить Кричевского рядом с Молчановым в полутемном зале кинотеатра. Фильм рассказывал о жизни и творчестве знаменитого итальянского композитора Винченцо Беллини, о его неудачной любви к девушке Маддалене Фумароли, отец которой не выдал ее замуж за композитора, считая его заурядным пианистом. Татьяна, до того слышавшая только гармонь, вдруг узнала новые слова: «опера», «бельканто», «сопрано», «каватина». Мелодия каватины — нечеловеческой красоты музыка. А сколько новых имен узнала она в этот вечер — Джоаккино Россини, Фредерик Шопен, Жорж Бизе, Михаил Глинка, Петр Чайковский! «Нет, — решительно думала она, возвращаясь из кинотеатра, — мой Саша должен если нс владеть, то в любом случае знать об этом культурном богатстве людей». И долго не могла уснуть: ей было нестерпимо жаль молодого композитора, прожившего всего лишь тридцать четыре года. И еще долго она жила под впечатлением этого прекрасного фильма, точнее, завороженная великой музыкой. И даже стала по-другому воспринимать профессию капитана Василия Кириевича Молчанова — военного дирижера.
Иные заботы обуревали Владимира Николаевича. Шла активная перестройка аппарата органов внутренних дел. Все начиналось с верхов.
Нс напрасно говорят: паны дерутся — у холопов чубы трещат. Правда, в советское время чиновников высокого ранга панами не называли, не из уважения, а из-за боязни. Попробуй назови Лаврентия Берию паном, он сразу бы тебе ответил: хочешь превратиться в лагерную пыль? И не только Берию-Лаврентия Фомича Цанаву тоже старались обходить стороной, лишний раз не попадаться на глаза: найдет причину, за что может отругать или наказать покрепче. Судьба обделила Цанаву росточком: толстенький карапуз, на праздничной трибуне его фотографию поднимали повыше — не дай бог, чтобы он был ниже других партийных и советских работников. Судьба подфартила Лаврентию Фомичу: во-первых, определив ему стезю племянника всемогущего Берии и, во-вторых, наделив его властью почти бога в республике. Про Первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Гусарова он презрительно, через губу говаривал: «Гусарчик без сабли!» И добился-таки своего — отстранили Гусарова от высокой партийной должности за то, что не прислушивался к мнению других, за то, что медленно проводил коллективизацию среди крестьян Западной Белорусии, и, наконец, за спешку и перегибы в деле коллективизации. Поди разберись, за что! Но все равно виноват.
На всю стену кабинета министра госбезопасности республики висела карта Белоруссии. Она всегда была перед глазами министра, видимо, примелькалась и даже как-то приелась уже. Не понравилась ему почему-то и фамилия исполнителя на побегушках майора Теткина — почему, Лаврентий Фомич и сам не знал, не понравилась и все, тоже примелькалась.
— А ну-ка, майор, — поковырял в зубах спичкой Цанава, — отыщи-ка мне на карте самый дальний, самый небольшой, самый захудалый районишко… Посмотрю, как ты знаешь свою республику…
Майор старается нс ударить в грязь лицом, ищет самый, самый… Чтобы и свои знания в географии показать, и угодить сварливому начальству. Даже присел перед картой. Она большая и, чтобы внизу прочесть городки и поселки, нужно нагнуться и даже на колено опереться. Долго, нервно искал Теткин тот злополучный район, и наконец, глаз его уперся в слово «Комарин». Да, есть такой, забытый Богом и начальством, район в Гомельской области. Майора от напряжения и радости аж потом прошибло.
— Вог, — торжественно объявил он, — самый далекий от столицы район… Дальше лес, а за лесом — Украина!..
— Вот туда и поедешь работать уполномоченным, — не снижая торжественности в голосе, так же уверенно говорит министр, и Теткин вытягивается в струнку: начальству нужно неукоснительно подчиняться, особенно такому, как Цанава, большому другу и товарищу и даже, говорят, родственнику самого Лаврентия Павловича Берии. Может, мужики они хорошие… Да, наверняка хорошие, ведь начальства плохого не бывает, с небольшими недостатками — да, а чтобы вообще плохого — нет. Так майор Теткин и получил новое назначение.
Отправляя его подальше от Минска, министр забыл спросить о национальном происхождении майора, правда, в бумагах это есть, но бумаги ведь еще и читать надо, а где время взять, теперь столько забот, столько забот!.. В середине лета солнце вообще печет неимоверно, а тут еще 8 июня Лаврентий Павлович направил в Президиум Центрального Комитета даже еще более горячее, чем солнечные лучи, письмо, в котором упрекает недальновидное республиканское начальство в недостатках национального кадрового состава аппарата МВД Белоруссии. Он прямо, невзирая на лица, категорически ударил в набат, что в аппарате министерства и местных органах на всех руководящих постах почти совсем нет белорусов. «Примерно такое же положение, — доказывал Лаврентий Павлович, — с использованием белорусских кадров имеет место в республиканских, областных и районных партийных и советских организациях, а в западных областях на руководящих должностях почти совсем нет местных уроженцев». Катастрофа! «В институтах преподавание ведется исключительно на русском языке, бил союзный министр тревогу, — хотя в тридцатых годах учили и на белорусском». Попутно он отметил бедственное положение крестьян: в западных областях в колхозах люди совсем мало получают на трудодни…
А то, что была война и что в ней на территории Белоруссии участвовали советские люди без отметки о национальности — главное, чтобы хотел
