Карнавал судьбы - Кристиан Гарсен
— А вы, — спросил Смайлин-Смоленко у Мишель Чен, — вы тоже работаете?
— Да, — ответила она, поставив с большим изяществом свою кофейную чашку на низкий столик, — я открыла свое дело.
— В качестве кого? — настаивал Евгений Смоленко.
— В качестве предсказателя, — обворожительно улыбнулась Мишель Чен.
Именно это мгновение выбрал ребенок, чтобы расплакаться.
«С этого момента действовал уже не я, — скажу я назавтра Марьяне, — а мой двойник, за движениями и словами я следил, как в кинотеатре созерцают движения актеров на экране». Точно как несколькими днями ранее, на встрече с Шошаной Стивенс, я почувствовал себя так, будто живу рядом с собственным телом. Такое вот воспоминание осталось у меня о той сцене.
Евгений Смоленко внимательно посмотрел на меня. Мишель Чен поднялась, спрашивая мужа:
— Наша бэби-ситтер ведь, кажется, сказала, что он недавно уснул?
— Да, но его, наверное, что-то побеспокоило, — ответил Фредерик Чен.
— У них действительно есть одна, — шепнул мне Евгений Смоленко.
— Вы о чем? — переспросил я.
— О бэби-ситтере. Кто-то служит им здесь.
Я улыбнулся, согласно кивнув головой. Подумал было спросить у Ченов, как зовут нанятую ими девушку, но почувствовал неуместность такого вопроса и промолчал. По большому счету, — сказал я себе, — не важно, Беатрикс это или нет. Никогда не узнаю об этом, ну и пусть.
Мишель Чен извинилась, вышла в соседнюю комнату и спустя пару минут вернулась, прижимая к груди маленького горластого будду с пухлыми щечками.
— Вот и Джеймс Эдвард, наш ангелочек, — объявил Фредерик Чен, теребя его за жирок на животе, вследствие чего карапуз разорался пуще прежнего.
— У него режутся зубки, — сказала Мишель Чен мужу, — я уже сказала это утром Беатрикс. Посмотри, как он грызет свой кулак.
«Значит, это была она», — скажет Марьяна завтра.
«Выходит, так, — отвечу я. — В конце концов, нечему удивляться. Во всем этом была своего рода логика — пусть безумная, но все-таки логика. Например, — осенило меня, — Аластер Спрингфилд, Эдвард Чен и Шеридан Шенн, с их разными судьбами, каким-нибудь непостижимым образом очутились вместе в этой квартире, где, если бы она была здесь (а она и теперь здесь, — снова озарило меня), Шошана Стивенс, возможно, увидела бы их: одного облокотившимся на столик в кухне, другого стоящим в прихожей, третьего сидящим на полу, наблюдающим, как мы рассматриваем маленького будду, — все они собрались здесь при прямом либо косвенном посредничестве Беатрикс Медоу-Джонс, Евгения Смоленко и Джеймса Эдварда Чена, причем последний играл две роли сразу: для одного из них был внуком, а для другого, если верить Шошане Стивенс, новой жизнью. Центральной же фигурой всего этого общества оказался я».
— Он очень миленький, — объявил Евгений Смоленко, глядя на меня с преувеличенно умиленной улыбкой.
Даже если он ничего не знал о причинах, которые привели меня сюда, он все же ожидал, что я найду способ рассказать о себе более подробно. Ведь это я, в конце концов, дал ему адрес Ченов. Следовательно, мне, с его точки зрения, нужно было что-то обсудить с ними.
Он был прав. Поэтому, сделав вид, что меня необыкновенно заинтересовал этот круглощекий карапуз, от рева которого чуть не заложило уши, я увидел как бы со стороны, что встаю, обхожу вокруг столика, улыбаюсь отцу малыша, потом его матери, останавливаюсь перед ребенком, щекочу ему, приговаривая «гули-гули», складочки жира на шее, пяточки и животик, обращаюсь к нему по имени: «Ну же, Эдвард Джеймс, что у нас не так?» — на английском, на французском, а если бы знал китайский, то, конечно, прошептал бы ему несколько ласковых слов и на этом языке. Ищу глазами его взгляд, но у него нет взгляда, мальчуган сосредоточился на рыданиях и глаза не просто закрыл, а задраил. «Узнайте его», — говорила Шошана Стивенс. Я и сам был бы рад его узнать, но каким образом? «Я здесь, — сказал я по-французски, — это я». — Выглядело это довольно глупо, но не слишком скандально, так что могло прокатить. Этого было, пожалуй, достаточно, тем не менее, махнув рукой на неизбежные расспросы Евгения Смоленко, продолжая улыбаться, напевно добавил: «Я тебя узнаю». Вид у меня был дурацкий. Я это знаю, потому что видел себя: вид у меня был по-настоящему дурацкий. А эта мелочь пузатая продолжала реветь и даже бровью не повела. Я бросил на родителей виноватый взгляд человека, признавшего свое поражение. Не удалось хотя бы на мгновение отвлечь раскричавшегося Будду, однако в глубине души я почему-то почувствовал, что задание выполнено. И что страшно устал.
Глава 22
Невидимость, совпадения и ночные прогулки
«Вот и закончилась эта история, — подумал я, выходя из дома Ченов», — скажу я завтра Марьяне. Я сделал все, что от меня требовалось, в том числе невероятное и смехотворное: вот только что расточал деланные улыбки незнакомому карапузу, потому что некая ясновидица с важным видом бабушки, принесшей внуку пирог, утверждает, что это реинкарнация моего отца и что только так можно было предотвратить страдания, которые его ожидали. Кто бы мог поверить? Теперь же чувствовал себя и немного смешным, и достаточно уставшим. Должно быть, это читалось у меня на лице: Смайлин-Смоленко предложил мне пойти куда-нибудь выпить настоящего кофе.
Кафетерий, куда мы зашли, оказался тесным и мрачноватым, с очень простым интерьером и прокуренным воздухом. Откуда-то приглушенно звучали баллады Ника Кейва[87]. Освещение было слабым, вещи как будто сопротивлялись ему. После того как равнодушная, хотя на вид и чувственная, официантка принесла нам две чашечки ароматного эспрессо, Евгений Смоленко извинился, что не может удержаться и не спросить снова, какое
