Возвращение с Марса - Василий Павлович Щепетнёв
— Будем набираться сил, — ответил командир. Его лицо было каменной маской, но я знал, что под ней бурлит командирская мысль: что делать? С чего начать? И Кто, чёрт возьми, виноват? — И ума набираться, если получится.
— А хорошо бы в тот колодец гранату бросить. Или пять гранат, — не мог успокоиться Иван. Он всё возвращался к тому колодцу в Ключах. К тому месту, где пропал Антон. Просто испарился. Дал автоматную очередь, и исчез. Ни крикнуть, ни аукнуть.
— Колодезника пугать? — усмехнулся Олег. Усмешка получилась кривой и злой.
— Какого колодезника?
— По нашим поверьям, в некоторых колодцах колодезники живут. Духи такие. Зазеваешься — утянут к себе. Не со зла, а просто скучно им в колодцах, вот и ищут собеседника.
— По нашим — это по каким? — Ивана начало трясти, он ненавидел эти мистические бредни, когда мир и так сошёл с ума.
— По деревенским. В колодцах колодезники, в реках мавки, в озерах водяные. Мир-то наш, сэр Иван, он всегда был ненадёжным. Просто мы забыли. А теперь он нам это напомнил.
— Так что, по-твоему, Антона нечистая сила унесла? — голос Ивана дрогнул, в нём послышалась та самая напряженность, что подкрадывалась к нам мелкими шажками.
— Мы ничего не знаем, — оборвал разговор командир. И правильно сделал. Он чувствовал, как почва уходит из-под ног, как реальность начинает трещать по швам, обнажая то, что пряталось под ней всегда. — Никаких признаков, что с Антоном случилось что-то плохое, нет.
— Ага, просто исчез. Как капля воды на раскалённой сковороде. Щёлк — и нету.
— Не он один исчез. Мог ведь просто уйти от нас. Может, ему веселее одному. Бунтарская натура. Или хочет на родине побывать перед концом.
— Каким концом? — спросил я, и сам испугался собственного вопроса.
— Любым, — деланно равнодушно ответил командир. — И Москва ему совершенно неинтересна, а интересен, к примеру, город Павловск Тульской же области. У него там родители.
— Так что, поедем в Павловск?
— Зачем? Мы не на войне, он не дезертир, с чего нам за ним гоняться? Захочет в Москву — берёт любой автомобиль, хоть «Мерседес», да и приезжает. На всякий случай договариваемся: место встречи — Мавзолей. Пишем мелом на стене, что и как. Это если Москва пустая. А если не пустая — то, значит, писать не нужно. Власти распорядятся, что и как. — он помолчал, осматривая наши физиономии. Тот еще видок. Марсиане, чистые марсиане — лысые, безбровые, бледные и тощие. А глаза огромные — ну, так кажется из-за худобы.
— Ладно, господа товарищи, красные, белые и зелёные. Все на нервах. Давайте позавтракаем, а потом дневной сон. Как в детском саду. Только поосторожнее с оружием. А то с перепугу начнём стрелять, друг друга тут же и положим. Играть в ковбоев при полном отсутствии зрителей — последнее дело, — распорядился командир.
— Может это… Караул выставить? — спросил Олег, косясь на дверь, ведущую в коридор, длинный и тёмный. Освещения-то нет, а окошки узкие.
— Мы все — караул, — опередил я Андрея Витальевича, и мои слова показались мне глубочайшей истиной. Мы были караулом у постели умершего человечества. Почётный караул из последних марсиан.
Завтракали запросто, дошиком. Та же 'Перапёлка, только сбоку. Главное — в контейнерах. Мыть не нужно. Чистота чистотой, но не так уж мы и пачкаем планету.
Мы ели неспешно, как некогда трапезничали графы да бароны, когда обед длился и час, и два.
— Давайте спать, пока есть силы, — командир первым закончил завтрак. Да, чтобы уснуть, силы нужны. Усталость, не ищущая покоя — вот что нам грозит. Когда сутками не можешь заснуть, и мысли бьются о череп, как мухи о стекло. Хотят улететь на волю, а не могут. Мысли. И мухи.
Мы расположились в палате. Не спалось. Только закрою глаза, как вижу: просыпаюсь, и все тоже спят. Но уже навсегда. Тихий, беззвучный конец нашего маленького отряда. Пожалуй, и впрямь нужно было караул организовать, для спокойствия. Но с другой стороны, через полчаса дежурный начал бы слышать шаги в пустом коридоре, голоса в вентиляции. И тогда он бы начал палить из своего автомата по теням, а мы бы перестреляли друг друга во сне, приняв за чужих. Страх — он как радиация. Невидим, но убивает вернее пули.
— Ты куда? — сказал командир Ивану, который поднялся с койки и взял свой автомат.
— Куда царь пешком ходит, — буркнул Иван.
— Автомат-то зачем? На случай, если в сортире нечисть заведётся?
— На случай чужих.
И вот она, критическая полоса. Перестали есть космическую лапшу — и сразу полезла наружу вся эта напряжённость, все эти сумасшедшие домыслы. Мы перестали делать вид, что всё нормально. Да и отряд ли мы? Или просто кучка испуганных людишек, брошенных богом и забытых дьяволом?
— Ну, и я заодно, — сказал я и встал. Но пистолет оставил у койки. Вдруг она, койка, начнёт шевелиться? В этом новом мире нельзя было быть уверенным ни в чём.
— Одна кобыла невесть куда, другая туды ж, — пробормотал Олег, закутываясь в одеяло.
И мы строем, как два самых настоящих параноика, пошли к унитазам.
Да почти зря. За последние двенадцать часов на всё про всё воды выпили пол-литра, плюс-минус. С дыханием и потом ушло больше. Обезвоживание. Сухая, трескающаяся реальность. С завтрашнего дня, решил я, будем пить по пол-литра четыре раза в день. Минеральной воды. Как по рецепту врача. От болезни под названием «конец света».
Вернулись. Улеглись. Тишина снова сомкнулась над нами, густая, тягучая, живая. Она прислушивалась к нашему дыханию. И ждала. Просто ждала. А за дверью, в бесконечных коридорах пустой больницы, кто-то негромко и очень аккуратно поскрёбся по штукатурке. Один раз. И потом ещё. Может, ветер. А может, и нет. Может, колодезник пришёл проведать своих новых пациентов. Спите хорошо, мальчики. Спите, пока можете.
Мы молчали, и тоже прислушивались. Не друг к другу, а к миру за окном, который замолчал раз и навсегда. И в этой тишине Василий решил потратить время с пользой. Взялся за радиоприёмник. Надел наушники, чтобы никого не беспокоить, и начал обшаривать эфир. Было слышно, как поскрипывает ручка настройки — всё-таки Китай остаётся
