Возвращение с Марса - Василий Павлович Щепетнёв

И здесь — очередь. Автоматная. На семь патронов.

Вот и толкуй, что нечего оружие при себе держать. Очень даже есть чего.

Мы подхватились — и побежали. Нерасчетливо, да. Если бы у колодца была засада, всех нас можно было бы положить в момент.

Но засады не было.

У колодца валялось белое пластиковое ведро, автомат — и больше ничего. Никаких следов Антона. Словно пальнул на прощание в небо, да и ушёл. Один и без оружия

Только не в небо он стрелял. Олег покрутил ворот колодца и поднял ведро. С двумя пулевыми отверстиями. Значит, стрелял Антон в колодец.

Остаток воды я слил в пластиковое ведро. Не дырявое.

— А где же Антон? — спросил Иван.

— Ищем, — ответил командир.

Фонари у нас у всех. И налобные, и ручные. Самые лучшие из того, что были в «Мечте Робинзона». Могли светить и едва-едва, и очень ярко. Узким лучом и широким лучом.

Так что света достаточно. Ни крови, ни следов борьбы, ни следов вообще: вокруг колодца вымощенная булыжником площадка, какие тут следы. А за пределами площадки песочек. И вот на нём следы есть. Антона. Ведущие к колодцу. Ну, и наши, мы натоптали вдоволь, но я-то шёл первым, и чужих следов не видел. Точно не видел.

— Антон! — позвал Иван. Громко позвал, на все ключи.

Тишина. И в колодце — тоже.

Я достаю из широких штанин (вернее, из карманов широких штанин) фонарик. Полярная привычка — иметь при себе резервный источник света. На всякий случай.

— Если что — стреляйте, а потом бегите.

Нет, я не герой. Ни разу. Просто мертвому чего бояться?

Включил фонарик, заглянул в колодец. Обыкновенный колодец, трубы бетонные, а дальше вода. Спокойная. Прозрачная. Никаких чудовищ. Никакого Антона. Ах, да, на бетонных стенах — две щербины, верно, от пуль.

Но запах… Как от «Перапёлки». И пороховые газы.

Ведро я снял, и приладил к цепи фонарик — тот, резервный. И медленно-медленно опустил его вниз. В воду — он водонепроницаемый, на двадцать метров рассчитан.

До воды, в воде, до самого до дна. Ничего интересного, только еще одно ведро, верно, когда-то отцепилось, а достать не смогли. Или не захотели. Если ведро чужое, зачем стараться?

Вслед за мной колодец осмотрели и другие. По очереди. И тоже ничего не нашли. Кроме воды, конечно.

— Так где же наш Антон?

— Возможно, что-то ему померещилось. Лезет из колодца анаконда или вовсе что-то непотребное. Выпустил очередь и убежал. Это первое. Возможно, просто наша компания ему надоела. Плюнул, и ушел. Велика земля, но хочется одиночество. Это второе.

— А стрелял тогда зачем? — спросил командир

— В ознаменование. И, наконец, третье: с ним случилось то же, что и — предположительно — со всем населением Земли. Исчезли по непонятной нам причине.

Мы сидели во дворике мотеля, кипятили воду для чая. Не колодезную — бутилированную. Да много ли нам нужно, теперь уже на пятерых? Литра полтора.

— Иван, ты, помнится, водочкой запасся? — спросил я.

— Антона помянуть?

— И это тоже. Но сначала опыт.

Иван принес бутылку. Непочатую. У нас в Антарктиде, вообще-то, не пили, но если пили, то именно водку, или даже спирт. Ни вина, не пива не водилось. Крепкую. Что воду за полмира возить.

Я попросил стеклянный стакан. Дали.

Налил на четверть водки. А потом, окунув чайную ложку в ведро колодезной воды, несколько капель перенес в стакан водки.

Никаких чудес. Вода осталось прозрачной, не вскипела, из неё не полезли черви с пауками.

Оно бы и хорошо, но спустя минуту стакан лопнул. Взял и лопнул, распался на сотню осколков. Тихо распался, без взрыва, почти бесшумно.

К тому же мы сидели далеко. В двух метрах. Я настоял.

— Быстро в автобус и уезжаем, — сказал я.

— А вещи?

— Чего-чего, а вещей найти не проблема, — хотя мне и самому было жалко Жюля Верна и Буссенара.

— На кого-нибудь вода попала? Хоть капля?

Никто не признался. Либо правда не попала, либо потом узнаем.

Сели. И поехали.

— А как же Антон? — спросил Олег.

— Боюсь, он нас догонит, — ответил командир.

Глава 15

Уже на рассвете, когда солнце в дымке изобразило яичницу-глазунью об одном яйце, разбитом о край сковородки мира, дорога привела нас в поселок Тёплое. Вывеска, аккуратная, но слегка припорошенная летней пылью, суховеи, сообщала, что мы в райцентре. Тульская область, соседка Москвы, но сейчас это звучало как «соседка Марса» или «побратим Веги». Пустота. Та самая, от которой сводит скулы и заставляет сердце биться глухо, как молоток, завернутый в войлок.

— Остановимся на днёвку, — то ли скомандовал, то ли предложил Андрей Витальевич. Голос у него был хриплый, простуженный. Возражений не последовало. Мы и утомились, это да, но пуще — не торопились мы в Москву. Пока не приехали, сохраняется надежда. Та самая дурацкая, детская надежда, что где-то там, за поворотом, сидит начальство, которое знает, что делать. Которое скажет: а, вот и вы! Мы вас заждались. Вот план, вот еда, вот объяснение, почему на всей грешной земле остались только вы да ветер, гуляющий по пустым городам.

А ну, как и в Москве — та же пустота? Та же пыль на кремлёвских звёздах? Тогда это конец света. Не громкий и яростный, а тихий, скулящий, как старая больная собака.

Базироваться решили в больнице. Центральной, районной, не хухры-мухры. Выбор пал на хирургическое отделение. Почему? А почему нет? Здесь всё под рукой: рану перевязать, порез зашить, пулю извлечь — мало ли что случиться может на отдыхе. Днёвка — это же отдых, не так ли? Если, конечно, не считать, что самый главный порез был у каждого в душе, и его ни зашить, ни перевязать было невозможно. Хотя, если ничего не случится, тоже хорошо. Врачи бы сказали: «Прогноз благоприятный». Но врачей не было. Никого не было.

Зашли в палаты. Пахло небытием. Нет, не смертью, не разложением. Небытием как отсутствием жизни. Пахло хлорамином, дешёвым стиральным порошком, немного сыростью, немного пылью, которая этим засушливым летом стала была хозяйкой мира. Комфорта мало, но какой нам комфорт, после полёта на Марс, а затем падения с края света? Застиранное, но чистое бельё на койках — с нас и довольно.

— Что будем делать? — спросил Иван. Глаза у него были красные,