Семь процентов хаоса - Эллен О'Кловер

полностью. «А он теплый», – подсказывает мозг. Это приятно, и приходится напомнить себе, что мне это ни капли не нравится. Миллер обнимает меня за плечи своей длинной рукой. «Тепло». Мое плечо оказывается у него под мышкой. Оглядываюсь на Феликса, но он лишь машет рукой, типа «продолжайте».

По-моему, этого уже больше чем достаточно, но я, собравшись с силами, скрещиваю ноги, прижимаюсь к Миллеру и поднимаю к нему лицо. Он уже смотрит на меня, зарывшись подбородком в мои кудри.

– Супер! – кричит Феликс.

Миллер улыбается – мягко, искренне и до невозможности убедительно – и говорит:

– Твои волосы опутали меня всего.

Я бы послала его к черту в ад, да только, похоже, мы уже там.

Запостив фото, мы устраиваем перерыв на обед. Благодаря высокохудожественной режиссуре Феликса снимки получились гораздо лучше, чем я могла себе представить: мы сидим на скамье, моя нога закинута на ногу Миллера, его рука обнимает меня за плечи, пальцы – у меня в волосах. Мы смотрим друг на друга, и кажется, что я реально вот-вот его поцелую. Само собой, я не сделала ничего подобного.

В офисе Феликс уходит перекусить на свое рабочее место, а мы с Миллером садимся по разные стороны огромного стола в конференц-зале. Едва Феликс вышел, Миллер вытащил из рюкзака учебник, и я наблюдаю, как он ест и одновременно делает аккуратные пометки в расчерченном блокноте. На корешке книги написано: «Интерпретируя Античность». Нравится ему эта тема.

– Миллер.

– Да? – Он продолжает писать, не поднимая головы.

– Почему Древний мир?

Его ручка замирает; он задумывается на миг, прежде чем ответить.

– Если хочешь поиздеваться, так и скажи.

– Не хочу. – Я с трудом удерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Господи. – Просто пытаюсь разговаривать.

Он поднимает голову, и наши взгляды встречаются над длинным пустым столом. Его рука зависла над блокнотом, готовая продолжить писать.

– Правда?

– Правда, – киваю я.

Он медленно выдыхает и отводит глаза, потом начинает говорить, глядя на окна.

– Иногда я не понимаю, как все устроено в этой жизни. Почему люди ведут себя так или иначе, почему они меняются. Но в мифах и сказаниях все просто – война или мир. Там всегда идет речь о чести, мести, любви. – Миллер снова смотрит на меня, и я с трудом выдерживаю его взгляд. Как будто он рассказывает мне о чем-то, чего я, возможно, не хотела бы знать. – Там люди слушаются своих основных инстинктов. У них нет телефонов, соцсетей, приложений, которые их в чем-то убеждают. Не знаю… – Миллер постукивает ручкой по странице, моргает. – Их жизнь кажется проще и безопаснее.

Я сглатываю. Миллер сидит прямо напротив, восемнадцатилетний, такой незнакомый и, вероятно, обиженный на меня. Но я снова вижу его Гермесом, которому девять лет и который, смеясь, с сияющими глазами, бежит через лес за нашим домом. Я почти слышу, как трещат ветки под его кроссовками; слышу, как звучит его голос, когда он зовет меня по имени в нашем детстве. Внезапно я чувствую мальчика из прошлого совсем рядом, в этой комнате, и у меня перехватывает дыхание.

– Ясно, – говорю я наконец.

Он кивает, словно я сказала гораздо больше одного простого слова, и, продолжая смотреть на меня, соглашается:

– Ясно.

Я отворачиваюсь, откусываю сэндвич, чтобы хоть что-то делать. Прикидываюсь, что читаю дурацкую рекламу дорожной сумки, и тут Миллер говорит:

– Ро. – Он не шевельнулся. Его ручка по-прежнему висит над листком. Волшебник на футболке наполовину скрыт столом, поэтому выглядит как отрубленная голова в остром колпаке. – То, что я сказал про «ПАКС» во время интервью с «Роки-Маунтин Лайв», неверно и несправедливо. Ты создала классную штуку. Я не должен был умалять значение твоего изобретения.

Наверное, я могла бы спустить все на тормозах. Принять извинение, смотреть на него, когда положено, брать за руку в толпе и делать все остальное. Но я всегда была более прямолинейной из нас двоих, поэтому вместо того, чтобы промолчать, спрашиваю:

– Так зачем же ты это сделал?

Он моргает от неожиданности.

– Я на тебя разозлился.

– Я на тебя тоже.

Я вздергиваю подбородок. Тут открывается дверь, и мы оба оборачиваемся. Феликс кидает на стол между нами стопку папок с распечатками.

– Теперь, когда с этим разобрались, давайте займемся делом, – говорит он.

Мы тренируемся всю неделю. Каждый день после уроков Миллер привозит меня на своем универсале с отделкой под дерево в XLR8 и до пяти часов мы притворяемся, что любим друг друга. У нас фотосессии, воображаемые интервью, просмотр учебного материала (романтические комедии, которые я смотрю в одиночестве дома в кровати, стараясь не думать про Миллера, который тоже смотрит их в одиночестве у себя в кровати). Наша катастрофа с «Роки-Маунтин Лайв» привела к всплеску загрузок «ПАКС», на что Феликс отреагировал коротким: «На этот раз пронесло, но такое больше не должно повториться». Каждый день он выставляет нам оценку. К пятнице мы уже удостоены четверки с минусом.

– Пожалуй, проходной балл мы получили, – говорит Миллер.

Феликс окидывает его суровым взглядом поверх массивных очков.

– Ну, до Брауновского университета тебе еще далеко.

– Нет. – Миллер встает с дивана в комнате отдыха и надевает рюкзак. Из-под свитера выглядывает белый ворот футболки. – В Браун я поступлю с помощью своих настоящих отметок.

Я закатываю глаза, а Феликс собирает с кофейного столика пустые пластиковые стаканчики и отправляет их в помойку.

– Ну и чем мои четверочники займутся сегодня вечером? – спрашивает он. – Что нынче поделывает по пятницам молодежь?

У меня восхитительные планы – ужин с Верой и папой. У Миллера все хуже.

– Домашние задания, – отвечает он. – После такой недели придется много нагонять.

– В пятницу? – фыркаю я, но Миллер, даже не оглядываясь, открывает дверь, сжимая в кулаке ключи от машины.

– В пятницу. Поехали.

Мы едем домой обычной дорогой, глядя прямо перед собой, и между нами бормочет включенный у Миллера подкаст всемирных новостей. Мы не смотрим друг на друга, ничем не соприкасаемся, не настраиваемся на одну волну. Наверное, мы уже немного научились притворяться на публике, но внутри мы все те же.

– Очаровательно.

Когда я прихожу домой, Вера сидит за кухонным столом, перед ней – открытый папин ноут. Она смотрит на экран, а папа склоняется над ней, опираясь одной рукой на столешницу, чтобы читать через ее плечо.

Оба вскидывают голову.

– Что там? – спрашиваю я.

– История, которую написала о тебе школа, – отвечает Вера. – Ты уже видела?

Я и забыла, что это выложат сегодня. Директор Армистед решила, что неплохо бы в качестве рекламы разместить на сайте школы информацию о старшеклассниках – истории успеха выпускных проектов. Я встаю позади Веры, чтобы тоже посмотреть на экран, и вот они мы. XLR8 прислала старшей школе Свитчбэк-Ридж свеженькое фото прямо из подборки для прессы: мы с Миллером на фоне розового транспаранта с логотипом «ПАКС» и белым слоганом: «Твое будущее – у тебя в подсознании».

Миллер обнимает меня, его кисть расслаблена, пальцы легко касаются моего плеча. Он смотрит мне в лицо, и его губы приоткрыты, словно он что-то говорит, а я смеюсь прямо в камеру. Мы стоим рядом, и я вдруг замечаю, что Миллер вдвое больше меня. Он выше сантиметров на двадцать и гораздо шире в плечах. Между нами никогда не было такой разницы. Раньше мы были почти на равных, а сейчас тот же Миллер легко заслонит меня собой.

– Выглядит и правда очаровательно, – соглашаюсь я.

Вера поворачивается ко мне, медленно снимая очки дрожащей рукой.

– Вы все уладили после стычки во время утреннего шоу?

Само собой, они смотрели шоу. По этому случаю папа наготовил праздничных блинчиков и еще кучу всего.

– Конечно, – говорю я. – Уладили.

Они с папой переглядываются, и Вера тут же переключается на другую тему:

– Я узнала про него. Про Блейза Вайзнера.

Мы молча смотрим друг на друга. Я знаю, чего Вера ждет, но не могу заставить себя признаться вслух: это ужас. Я заходила к Вайзнеру на сайт и видела его фото – сильно за пятьдесят,