Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес

Лучше бы она была похожа на своего отца. Ему она тоже не нужна, но, по крайней мере, она никогда не страдала от недостатка его любви. Он не выгонял ее из своего дома. Он не звонил Ангустиас и не притворялся страшно занятым, как только трубку брала Фелиситас. Он не умирал и не решал разыскать ее исключительно ради собственной выгоды, игнорируя предыдущие десять лет молчания и презрения. Десять лет, полные моментов, которые они могли бы разделить, но пережили порознь. Лицо ее отца – это чистый лист. С ним она могла бы стать кем угодно, достаточно включить воображение. Но она внучка Ольвидо и у нее лицо Ольвидо. Недовольное. Неприветливое. Несомненно, злое.

– Чего ты ко мне пристала? – рычит Фелиситас и брызгает на зеркало водой. Отражение исчезает, прежде чем она успевает отойти.

Глава 15

Ольвидо

Ольвидо знает, что Ангустиас незнакома с традиционными похоронами. За семнадцать лет их совместного проживания она посещала подобные дважды: когда хоронили подругу Ольвидо Тельму и – во второй раз – донью Росио, прихожанку их церкви. Семейные похороны в жизни Ангустиас случались гораздо чаще, но ни одни из них Ольвидо не сочла бы хорошим примером для собственных.

За исключением невестки Ольвидо Розы, вся их родня жила в Мексике – тети, дяди, двоюродные братья и сестры, а также те, кого они считали родственниками, несмотря на отсутствие кровного родства. Когда кто-то из членов семьи умирал, Ольвидо и Ангустиас не могли присутствовать на их похоронах. Ольвидо въехала в Штаты по туристической визе и явно задержалась там дольше положенного срока. Если бы она отправилась в Мексику, вернуться бы уже не смогла. Но Ольвидо быстро нашла способ решения проблемы – она вполне могла провожать ушедших в последний путь у себя дома.

Их домашние похоронные обряды были скромны и далеки от традиционных, но полны душевности и уважения к Богу, как и положено похоронам. На столе у входа Ольвидо сооружала алтарь с разными свечами, цветами из своего палисадника и фотографией усопшего. Одетые в черное Ольвидо и Ангустиас вставали перед алтарем, молились и читали несколько библейских стихов. В завершение церемонии они многократно произносили «аминь» и «прощай». В последующие приезды родственников Ольвидо давала им деньги, чтобы они могли купить цветы и положить на могилу покойного от ее имени. У нее не было никаких гарантий, что они исполнят ее просьбу, но Бог хотя бы знал о ее стараниях.

Несмотря на своеобразие домашних похоронных обрядов, Ольвидо и Ангустиас никогда не обсуждали то, какими они видят собственные похороны. В итоге, когда дело доходит до пожеланий Ольвидо, Ангустиас, как и во всем, что касается матери, совершенно теряется.

– Значит, вы ничего не хотите менять? – интересуется директор похоронного бюро мистер Соса.

– Ничего, – кивает Ангустиас. – Пусть все идет так, как вы запланировали.

– И вы пришли сюда, чтобы?..

– Чтобы сказать вам это, и я бы хотела знать, что именно вы запланировали. И сколько все это будет стоить? И что нужно от меня? Кроме денег, конечно. И… мама находится здесь, верно? В смысле, ее тело. Вы, конечно, поняли, что я имею в виду ее тело.

– Отвечаю на ваш последний вопрос – да. – Мистер Соса поднимает руки, желая остановить Ангустиас. – Но давайте начнем с первого.

Пока мистер Соса сыплет датами и цифрами, Ангустиас беспрерывно кивает.

– В этот вторник. Вам подходит? (Кивок.) Открытый гроб. (Кивок, кивок.) Хотите посмотреть, какие есть варианты? (Кивок, кивок, кивок.)

Ольвидо кивает одновременно с Ангустиас. Возможно, не было смысла здесь появляться. Хотя нет. Наверняка они что-то забудут.

– Спроси, кто будет делать макияж, – велит Ольвидо Фелиситас. – Карла или Миранда? Карле я больше доверяю, но Миранда? Нет! Эта девчонка каждый день так штукатурит свое лицо, что я удивляюсь, почему она еще не работает в цирке.

Фелиситас хмурится, но Ольвидо замечает, что ее губы трогает улыбка.

– Я это говорю не для того, чтобы тебя позабавить. Не хочу выглядеть перед всеми нелепо. Давай, спрашивай. Хоть что-то ты можешь сделать, раз уж тебе не удалось убедить свою мать исполнить мое последнее желание.

Фелиситас кривит губы, но задает вопрос:

– А что с ее макияжем?

– В каком смысле? – удивляется мистер Соса.

– Ну, макияж. Вы же разрисовываете лица трупов? Бабушка предпочитала минимум косметики. (Ангустиас поворачивается к ней в недоумении.) В смысле, я так думаю. Она казалась такой… бесцветной.

Ольвидо округляет глаза.

– Фелиситас, – с упреком говорит Ангустиас.

Мистер Соса кивает:

– Я передам нашим сотрудницам.

– Каким сотрудницам? – пытается вмешаться Ольвидо.

– Что передадите? Чтобы макияжа было минимум или что бабушка выглядела бесцветной?

– Фелиситас! – более жестко повторяет Ангустиас.

До конца встречи Ольвидо молчит, за исключением одной невинной просьбы оставить ее волосы распущенными. Мягкие локоны были бы предпочтительнее.

– Прическу вы тоже будете делать? – интересуется Фелиситас. – Соберите ей волосы в пучок. Это подтянет кожу, и она не будет выглядеть такой морщинистой.

Ольвидо в бешенстве вылетает из комнаты и находит пустой кабинет, где ей не придется слышать, какие еще ужасы ожидают ее тело. Чтобы потренировать осязание, она несколько раз безуспешно пытается стряхнуть ворсинки с сиденья стула. Sí puedes[52], повторяет она про себя. Ты можешь это сделать. Ты должна это сделать. На Фелиситас, как и на Ангустиас, надежды мало, но это не страшно. Ольвидо возьмет дело в свои руки. Только сначала ей нужно заставить их работать.

Глава 16

Ангустиас

Всю дорогу до материнского дома Ангустиас молчит. Вопрос, почему Фелиситас так грубо говорила об Ольвидо в похоронном бюро, спровоцирует разговор, которого она не хочет. До сих пор она старательно избегала подобных бесед. О чем-то умалчивала, о чем-то лгала. Но Фелиситас наверняка чувствует правду. Грифельное облако над ее головой не светлеет. Еще и этот голубой оттенок усталости. Возможно, Фелиситас просто взрослеет, превращается в подростка. Ей нужен хороший советчик.

– Тебе не следовало говорить такие вещи о бабушке мистеру Сосе, – спокойно произносит Ангустиас, паркуя машину на подъездной дорожке у дома Ольвидо. – Это звучало очень грубо.

– Может, я вся в тебя, – реагирует Фелиситас. Голос измученный. Ее слова не похожи на дерзкий ответ подростка.

Ангустиас поворачивается к ней в недоумении:

– Что ты имеешь в виду?

– А может, и в нее.

– Если бы ты знала свою бабушку, – усмехается Ангустиас, – то была бы в курсе, что она всегда старалась