Создатель эха - Ричард Пауэрс
Не помнишь? – спрашивает она.
Подходит к фасадному панорамному окну и несколько раз дергает за хлипкую, выцветшую деревяшку чуть левее рамы. Та, наконец, поддается и являет ключ, о котором они не сказали семье, заехавшей в дом после. Похоже, она считывает его мозговые волны. Беспроводное сканирование, какая-то новая цифровая технология. Надо было спросить у мозгоправа, пока была возможность. Она отпирает дверь – и они оказываются в фильме ужасов. Старая обшарпанная гостиная, все покрыто слоем серой пыли и в паутине. Из общей комнаты вытащили всю набивку. Видно, что в доме поселились паразиты покрупнее мышей. Карин номер два прижимает к щекам ладони.
Не делай так. Становишься похожа на грабителя банка с нейлоновым чулком на голове, комментирует он.
Но фальшивка не слышит. Только бродит из комнаты в комнату, как в коме, указывает на невидимые предметы. Блевотный диван, телевизор с ушками, клетка с попугаем. Она все знает, все помнит и вызволяет прошлое из забвения с завораживающей болью. Либо она величайшая актриса всех времен, либо ей все-таки пересадили часть мозга сестры. Надо обязательно выяснить, какой из вариантов – правда. Иначе он слетит с катушек. Она растерянно блуждает, словно жертва взрыва из кабельных новостей.
Здесь мы ели. Здесь лежала куча обуви.
Она очень расстроена. А он тем временем задается вопросом, дом настоящий или просто масштабная модель. Она переводит на него взгляд.
Помнишь, мы играли в доктора, а отец нас застукал и запер в кладовке?
Он начинает: мы вообще-то тогда не…
Но потом думает: да зачем с ней спорить? Ее же там не было.
Сидели, как арестованные, тем временем продолжает она. Мне тогда казалось, что несколько дней он нас там продержал. А потом ты затеял грандиозный побег. Достал откуда-то сухую макаронину и вытолкнул ею из замочной скважины ключ на кусок вощеной бумаги, который просунул под дверью. Сколько тебе было, шесть? Откуда ты этого понабрался?
Из фильмов, естественно. Больше неоткуда полезное узнавать.
Она стоит у кухонного окна, глядит на задний двор.
Что ты помнишь… о твоем отце?
Забавно. Именно так они с настоящей Карин называли этого человека. Твой отец. Винили друг друга за его существование.
Что ж, говорит он. Фермер из него был никакой, тут и ежу понятно. Всегда все делал минимум на три недели позже или раньше срока. Надо ж против системы идти. Бросить вызов общепринятым знаниям. Если хоть горстку урожая удавалось собрать – считай, успех. Повезло нам, что он завязал и вляпался в эти свои банкротства.
Она пожимает плечами и сует кулаки в сухую и пыльную раковину.
Ты прав, говорит она, нам повезло. Но там и аграрный кризис не за горами был, все равно бы доконал его. Всех в округе он затронул.
Да, а вот шаманство с дождем… На дожде не прогоришь, говорит он.
Она горько фыркает. С чего – непонятно. Для нее все это – всего лишь работа. Хоть и стоит признать, что справляется она прекрасно. Затем фальшивка качает головой.
Помнишь его голос? Походку? Что это вообще за человек был? Мне вот сейчас примерно столько же лет, сколько было ему, когда он запер нас в кладовой. И просто не могу… Помню, что у него был большой шрам на внутренней стороне правой голени. Какой-то несчастный случай в молодости.
Железнодорожная шпала, говорит он.
Неважно, знает ли она. Такими древними воспоминаниями ему не навредишь. И добавляет:
Уронил на ногу железнодорожную шпалу. Он тогда работал в «Юнион Пасифик».
Ты себя слышишь, Марк? Как можно уронить шпалу на голень?
Ты просто не знаешь моего отца.
Она смеется, а потом пугается.
Ты прав, говорит она. И начинает плакать. Ты прав.
Приходится чуть ее приобнять, чтобы она успокоилась. Она тащит его на задний двор, в бытовку с покосившейся за полкой для инструментов стеной. Говорит:
Когда мы переехали в дом в Фэрвью… Мать и я, мы нашли диски с видео…
Про индивидуальное предпринимательство, что ли? Обыграйте своих конкурентов? Сорвите крупный куш?
Она, вздрогнув, качает головой. Говорит: хуже. Я даже не могу… Не могу.
А! Понимает Марк. Эти, что ли, с фистингом? Да, знал про них.
Карин-подделка продолжает.
Мама в шоке пошла к нему, начала кричать, а он берет и отвечает, что впервые эти диски видит. И не знает, как они к нам попали. Может, от предыдущих владельцев дома осталось. Диски! Их еще не изобрели, когда мы сюда переехали. Он вынес их на задний двор и облил бензином. Поджег.
Да уж, отзывается Марк.
А мама взяла и купилась. Видимо, выбрала мученичество. Верила, что он на пути к покаянию.
Что ж, говорит Марк. Вряд ли.
Нет? Ладно. Может, и нет.
Они поднимаются наверх, к спальням. Он начинает привыкать к разрухе. В коридоре валяется мелкий хлам: старый телефонный счет, пустая сигаретная зажигалка, кусок брезента, пара пивных бутылок. Полы устланы тонким слоем гипсовой пыли. Но жить здесь можно. Ничего страшного. Ко всему привыкаешь.
Не-Карин стоит в его старой комнате, указывает в разные места пальцем и говорит: кровать, комод, полки, коробка с игрушками. Поглядывает на него, проверяя, не ошиблась ли в чем. Не ошиблась. Вряд ли человека так детально можно натаскать. Не может тут не быть какой-то прямой синапсной связи. А это значит, что часть сестры загрузили в эту женщину. Важную часть. Часть мозга, души. Часть Карин здесь, с ним. Она показывает на оконную нишу – крошечный домик мистера Турмана. Единственный верный друг детства Марка. Он морщится, но кивает.
Снова этот ее вызывающий взгляд. Произносит:
Марк? Можно тебя спросить?
Да я к твоим девчачьим журналам и близко не подходил!
Она осторожно смеется, будто не уверена, отшучивается он или нет. И продолжает.
Кэппи тебя когда-нибудь… трогал?
В смысле? Иной раз так бил, что чуть ноги не ломал. До сих пор синяки.
Я не про… Ладно, неважно. Забудь. Пойдем в мою спальню.
Подожди, говорит Марк. В спальню? Ты что, меня соблазнить пытаешься?
Она бьет его по плечу. Хихикая, он послушно идет следом. Как тут не подколоть. В гниющей серой комнате они начинают очередную викторину.
Кровать.
Не здесь.
Кровать?
Неправильно!
Шкаф?
Почти. И вообще, откуда мне знать? Сестра постоянно перестановку делала.
Подделка берет его за запястье, чтобы он перестал размахивать руками. Ловит его взгляд.
Какой она была? Расскажи мне, какой… она была.
Кто? Моя сестра, ты имеешь в виду? Хочешь узнать про мою сестру?
Про сестру, которой долго нет и которая уже вряд ли когда-то вернется. И видимо, авария сломила Марка Шлютера, причем так, что даже врачи помочь не в силах, – потому что вместо ответа он горько плачет, как ребенок.
В заброшенном доме из соломы они на пару воссоздавали прошлое, которого у них больше не было. В какой-то момент путешествия по разгромленным комнатам и зыбким воспоминаниям Карин осенило, что этот
