Романолуние - Анна Кимова
И полные кретины: не понимают, насколько сильно такое отношение демотивирует. А ведь это и им не идет на пользу. Потому что время они сто пудов провели прекрасно. И в следующий раз снова бы не отказались. Да вот только не будет этого. С таким отношением никто никогда не станет ради них запариваться.
Хотя… С чего Даша взяла, что это кого-то волнует? Никто не расстроится: у них и так уже отработана схема загулов, чем она плоха? «Подруга милая, кабак всё тот же, всё та же дрянь красуется на стенах, всё те же цены. Лучше ли вино? Не думаю, не лучше и не хуже…» (прим.: стихотворение И. Бродского). Да им пофиг, их всё устраивает! Они так десять лет приезжают, и еще десять лет будут приезжать. Нафига им разнообразие? Что, дофига развитые? Свиньи есть свиньи. Им главное – лужа. А состав грязи вообще по барабану.
О-о-о, какие люди! Гляньте-ка, гад припёрся! С эскортницей, видимо, больно первосортный у той вид… За талию держит. Даша, даже не бросая на них прямого взгляда, так, искоса, краем глаза видит. Пальто снять помогает. Витязь тридевятого царства тоже нашёлся… А какая чернобурка у нее на каракульче! Даша всю жизнь о такой мечтала, посильней даже, чем о Романе Чернышеве, правда, тогда о существовании последнего еще не знала…
А ведь это его жена… Даша по голосу узнала… Да, без иронии, нет настроения шутки шутить. Женщина потрясная. У него хороший вкус. Непонятно только, зачем с такой разводиться. Чего еще этому странному мужчине в жизни не хватает? Может, просто секса на рабочем месте? Так пусть жену к себе в секретарши устроит, сразу проблема решится. Все будут счастливы. И в стране сохранится еще одна ячейка общества. Пусть почаще к Даше обращаются, она – кладезь восхитительных идей.
Попросил принести кофе. Встала, приготовила. Две чашки, по количеству персон. Зашла и… к полу присохла. Наверное, с полминуты не могла оторвать глаз. Сердце, зачем ты качаешь кровь? Останови бессмысленный процесс!
Роман Сергеевич обнимал жену, любовно сжимая одной ладонью голову, другой спину. Он держал ее бережно, осознанно и серьезно. Это Даша чувствовала даже на расстоянии. Его руки не впивались напряженно, как это было с ней. Они перемещались медленно, с умиротворением и лаской. Двое целовались.
Это было так красиво, что Даше захотелось заплакать. Она представила, как, должно быть, гадко та же самая сцена совместного поцелуя с этим мужчиной смотрелась у него с ней. Одухотворенное чувство и дурную похоть нельзя сравнивать. Это – экстремумы, настолько далекие друг от друга, что один в другой никогда не превратится.
Даша донесла чашки до стола и поставила их на стол. Не производя ни звука, она вышла и закрыла за собой дверь. А дальше начался ее персональный ад…
Нет, никаких пошлых выкриков, стонов, шлепков о кожу, скрипа мебели. Этот человек всё умел делать красиво. Даже вынимать сердце из ее груди и пожирать чайной ложкой по маленьким кусочкам. Эстетика каннибализма, непревзойденное мастерство… Они спали друг с другом, в этом не было никаких сомнений. Это стало понятно по слабым отголоскам ее шепота из-за закрытых дверей, паре вырвавшихся возгласов, которые было невозможно сдержать. И по едва уловимому хрипу Романа – вероятно, так он всегда кончал. Конечно, это всё еще могла быть ошибка, вдруг Даше просто послышалось, но… тихое восторженное журчание смеха его жены не оставило никаких сомнений: за закрытыми дверями кабинета только что произошла близость между мужчиной и женщиной. И близость эта была прекрасна. Звуки порой красноречивее слов. Они рассказали об этой паре всё.
Даше захотелось умереть. Нет, не фигурально, в прямом смысле. Чтобы у нее просто остановилось сердце, и она, безжизненная, упала на свой секретарский стол. Слез не было. Было ощущение, что ее только что… растоптали. Пустота. А в ней нет места ни для чего, даже для слез.
И Дашу озарило: она любит этого человека. Вот как это называется. Злость, злословие, злорадство и что там ещё есть в словаре от слова «зло», ирония, сарказм, бесовство, которые все эти дни владели ее сознанием безраздельно, всё это были лишь средства и методы скрыть разочарование от того, что Роман так с ней поступил. Попытка бегства от себя. Способ уйти подальше от той черты, возле которой лежала насущная реальность: она любит его, а он её лишь попользовал.
Но всё это можно было пережить. Роман продолжал смотреть на Дашу, она чувствовала его взгляды, а, значит, и интерес к себе. Да, пусть лишь сексуальный, но это было хоть что-то. Ведь она всё еще оставалась последней в его списке. А, может, и первой. В общем, других там не было. До этого момента, который всё изменил.
Реальность, которую Даша только что практически видела своими глазами, была неумолима. Она не долетела до нее в виде каких-то слухов, людской молвы, черного гона. Нет. Даже сделай он это на ее столе, возможно, впечатление было бы меньшим. Роман выглядел бы мерзко. Но таинство, произошедшее только что за этими самыми дверями, оставлявшее полную свободу для ее фантазии и, таким образом, делавшее всё происходящее там чем-то почти сакральным, произвело на Дашу самое сильное впечатление в ее жизни. Это переплюнуть было невозможно.
Двери раскрылись, женщина выплыла. Даша уткнулась в монитор. Она не сдвинула зрачков ни на микрон. Косые взгляды тоже остались в прошлом. Даша умерла. За монитором сидел труп. Роман вышел вслед за женой и проводил ее к лифтам. Вернулся. Немного медленнее обычного прошел через холл приемной, дверь кабинета оставил открытой. И всё смолкло. Полная тишина. Даша не помнит, как она доработала до четырёх.
Очнувшись в десять минут пятого, она поняла, что так больше не может. Еще минута, и что-то случится. Если она тут же не встанет и не уйдет отсюда, с ней буквально физически что-то произойдет.
Вошла. Глаза в пол. Не может на него смотреть.
Сказала. Спрашивает. Не понял ещё, что это бесполезно? Если она в первый раз не ответила, то не ответит никогда. Снова спрашивает. Отвернулась. Вернулась к себе за стол.
Подошел. Снова тот же вопрос. Объяснила: ответа не будет. Моралист проснулся. Неприемлемо она себя ведёт. В чем же это выражается? Даша трахается у него на столе со вторым замом, пока он сам себе готовит кофе, потому что она, его секретарша, не умеет? Ах, нет? А ей казалось, что неприемлемо – это что-то в этом
