Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Глупая игра! — продолжал Виктор, имея в виду одноклассниц. — Стадо овец!
— Зря ты так! — возразил Митька. — Они не все, как Дуська, но есть даже и ничего. — Белобрысое лицо его засветилось улыбкой.
— Например? — Виктор шмыгнул носом.
— Варька! — вырвалось у Митьки, хотя он ни за какие коврижки не думал и не хотел признаваться в своей симпатии к Варваре Поречиной.
— Варька?! — удивился Виктор. — Заикушка?! — Он чуть было громко не рассмеялся, но, увидев обиженное лицо Митьки и вспомнив, что находится на уроке, прикусил губу. — Да нет, я так…
— A кто не заикается? — недовольно пробормотал Митька. — Небось ты никогда не икал!.. — А потом вдруг прикрыл ладонью рот и хихикнул: — Знаешь, вчера я был с нею… Ну, так, гуляли, как обычно… Не веришь? Просто бродили от нечего делать… А потом в сумерках дошло до поцелуев… Я не хотел! Оно… само собой… Ей-богу!.. Я только-только хотел поцеловать, уже дыхание ее чувствую, а она — ик, ик, ик… Как назло!.. Она икает, а я стою и жду… Мне это даже надоело, и я сказал: ты или икай, или… сама знаешь что… Она еще чаще и сильнее икать стала — наверно, от волнения… Так, не солоно хлебавши, и разошлись мы по своим тропинкам…
— Ты с гармошкой был?
— Да, но не играть же мне тогда было!.. Что она — под гармошку икать бы стала? Утром мы встретились: смотрит на меня искоса, но по-доброму. … Думал, осерчала, балакать со мной не станет… Нет, ничего… Варька в этом заикании не виновата — в детстве ее коза бодливая напугала, вот с тех пор и… ик, ик… Но это пройдет! Доктора говорят: с возрастом пройдет!..
— Наверняка пройдет, — утешил друга Виктор. — И не такое бывает. … Ты вот что, Храп, в следующий раз, когда она опять при тебе начнет икать, чем-нибудь здорово ее напугай — заикание как рукой снимет… Клин клином вышибать надо, прием безотказный… Проверен на практике!
— А как напугать-то? — заинтересовался Митька. — Подскажи…
— Не знаю, — пожал плечами Виктор. — Может, вдруг заори, как ужаком укушенный… Не знаю, подумай сам, грамотный — девятый класс кончаешь…
За одной партой с Варькой сидела Пашка Савощенкова. Они и жили по соседству, росли вместе, старались носить одинаковой расцветки платки и одного фасона платья, издали выглядели как близнецы, хотя ни лицом, ни статью не были похожи друг на друга. Волосы у Варьки были более светлые, нос из-под бровей мягко прогнутым трамплином весь, а не только кончиком, был устремлен вверх, на одной щеке проступала ямочка. А еще она заикалась, прикрывая рот ладошкой и пугливо оглядываясь по сторонам. Карие глаза ее в этот момент были очень грустными. У Пашки, наоборот, нос из-под бровей сразу брал вверх, на невысокий взгорок, а потом плавно опускался книзу. Ни одной ямочки на щеках у нее видно не было, а вот скулы проявлялись заметно — слабо выраженный след какого-нибудь батыевого ордынца или иного неизвестного кочевника-азиата, которые из века в век тяжелыми волнами накатывались на святую Русь, не только проливая чужую кровь, но и свою оставляя в каждом потомстве. Тайну эту хранила неизмеримая глубина времен. Такую дань платили русичи своим противникам, которые осваивали не только русскую территорию, но и женщин. Смеялась Пашка, в отличие от Варьки, как-то особенно. Смех ее был похож скорее на кудахтанье курицы, когда она, встревоженная появлением в небе коршуна, призывает своих цыплят прятаться по закоулкам двора или под свои крылья.
Танька Крайникова, близкая их подруга, сидела на парте позади. Несколько замкнутая, она оставалась всегда как-то в сторонке. Тонкие черты бледного лица отражали в ней природную интеллигентность: говорили, что прадед ее, бывший военный, женился на образованной девушке из Санкт-Петербурга, голубые глаза ее светились затаенным светом розовой романтики. Крещенная Татьяной и много читающая, особенно русской классики, она уже за школьной партой возомнила себя пушкинской Татьяной. Дело оставалось за Евгением Онегиным или на крайний случай за Владимиром Ленским. По ее глубокому убеждению, такие герои еще не перевелись. Вначале в поле ее зрения попал Антон Званцов: активный, всегда на виду. Она не то чтобы была влюблена в него, однако симпатизировала ему, хотя Антон и был старше ее лет на десять. Татьяна не утверждала, что он и есть ее романтический идеал, вовсе не похожий на литературных героев девятнадцатого века, но по сравнению с одноклассниками он отличался в лучшую сторону. «Он мог бы стать Павкой Корчагиным, — мечтала она. — Случись война, Антон обязательно станет героем». И Антон приметил ее. И однажды даже спросил:
— Знаешь, почему я до сих пор не женат?
Татьяну шокировал такой вопрос. Она смутилась, покраснела до кончиков ушей и, чуть дыша, протянула:
— Не-е-е…
— Жду, когда ты подрастешь…
От такой откровенности Антона Татьяна оторопела, но нашла в себе силу воли и сбежала прочь. Нетерпеливо ждала дальнейшего развития событий, новых встреч, цветов, признания в любви. И вдруг узнала, что предмет ее обожания женился на Зинке Хуцобиной, девушке красивой, но несколько перезрелой годами, потому что долго перебирала женихов. Такого свинства по отношению к себе Татьяна не ожидала. Она втайне плакала, но так, чтобы никто не видел слез. Однако в юности чувства изменчивы, как ветер, и девушка очень скоро успокоилась. На ее горизонте появился Сашка Званцов, брат Виктора, двумя годами его старше.
Сошлись они не случайно, на общей любви к книгам. Не было в Нагорном более активных читателей, чем они. Встретив как-то Сашку в местной сельской библиотеке и разговорившись с ним о том, о сем, Татьяна предложила ему почитать про удивительную, но в то же время опасную свадьбу в горах Кавказа. Александр сразу понял, что речь идет о романе Лермонтова «Герой нашего времени», и в свою
