Кайран Вэйл. Академия Морбус - Игорь Углов
Я помнил. Как помнил вкус маны Солерса, холодную пустоту Алисии, немой крик Элиаса Торна. Каждое пятно на моей душе.
— Он предлагает тебе избавиться от этого ужаса, — продолжала она, её пальцы сжимали мои с отчаянной силой. — Предлагает назвать его «необходимостью», «ценой прогресса». Но это ложь, Кайран. Это самый страшный соблазн из всех. Соблазн перестать чувствовать боль от того, что ты делаешь. Стать таким же пустым, как он. Как Сирил. Как эта вся каменная могила. Ты думаешь, тогда тебе будет легче? Ты просто перестанешь быть собой. И всё, что есть между нами… всё, ради чего я рискую, всё, что держит меня здесь, в этом аду… это исчезнет. Потому что я люблю не архитектора, не орудие, не хозяина Морбуса. Я люблю Кайрана Вэйла. Проклятого, испуганного, жестокого, но живого. Человека. Не инструмент.
Слёзы, которых я не чувствовал, потекли по моим щекам. Они были горячими и солёными, последнее доказательство того, что я ещё не полностью окаменел. Её слова разрывали плотину внутри, ту самую, за которой клокотал соблазн власти, мщения, окончательного конца борьбы.
Она предлагала не стратегию. Не план выживания. Она предлагала остаться человеком. Ценой, возможно, жизни. Ценой всего.
— Я… я не знаю, смогу ли я, — прошептал я, и это была самая горькая правда. — Этот голод… он хочет этого. Он хочет разорвать, поглотить, стать сильным. Он устал бояться.
— А я устала бояться за тебя, — сказала она, прижимая мою ладонь к своей щеке. Её кожа была влажной от слёз. — И я выбираю бояться за человека, а не за монстра. Даже если это будет стоить мне всего. Потому что иначе… иначе зачем всё это? Зачем мы копали, рисковали, искали правду? Чтобы в конце концов просто стать более эффективными винтиками в его новой машине?
Она поднялась и обняла меня. Не как любовница, а как утопающий обнимает последнюю соломину. В этом объятии не было страсти. Была отчаянная, безоговорочная надежда. Вера в то, что я смогу сделать выбор не умом, не голодом, а чем-то другим. Тем, что она назвала «человеческим».
— Сорок восемь часов, — повторила она шёпотом у меня в ухе. — Мы не можем сбежать. Не можем спрятаться. Но мы можем выбрать, на чьей стороне умереть. На стороне тех, кто хочет всё контролировать, даже если это значит убить в себе всё живое. Или на стороне тех, кто, даже проигрывая, остаётся собой. Я уже сделала свой выбор, Кайран. Я с тобой. Не с архитектором. С тобой. Какой бы выбор ты ни сделал… я буду с тобой. Но умоляю… послушай не его. Послушай меня. Послушай себя. Того себя, который боится стать тем, кого всегда ненавидел.
Мы просидели так, кажется, целую вечность, пока тусклый свет из окна не сменился кромешной тьмой. Её слова висели в воздухе, тяжёлые, как свинец. Любовь как последний аргумент против тьмы. Последний якорь, который она бросила в бушующее море моего страха и соблазна.
Ректор предлагал власть, смысл, конец борьбы. Бэлла предлагала только себя. И мою собственную, хрупкую, израненную человечность.
И теперь, когда часы уже тикали, мне предстояло решить, чего на самом деле стоит моя душа.
Глава 23. Совет в тенях
Решение не снизошло как озарение. Оно выкристаллизовывалось медленно и мучительно, как лёд, намерзающий на скале под леденящим ветром. Внутри меня бушевала гражданская война. С одной стороны — холодный, безжалостный голос логики.
«Он предлагает власть. Конец страхам. Ты сможешь не просто выжить — ты станешь творцом новых правил. Разве не этого ты хотел? перестать быть жертвой?»
С другой — тихий, но неумолимый укор, отзывавшийся болью в самых потаённых уголках души при воспоминании о пустых глазах Алисии, искажённом ужасе Торна. И над всем этим — её голос. Бэлла. Её неожиданные слова о любви не к архитектору, а к человеку. Они стали единственным якорем в шторме соблазна.
Я не мог решить это один. Слишком велика была ставка. Я был всего лишь оружием, хоть и уникальным. Но для того, чтобы направить это оружие против самой системы, требовался ум стратега и холодный расчёт аналитика. Нужен был Совет.
Мы собрались в комнате семь в тот час, ночью, когда даже вечный гул Сердцевины, казалось, притихал, уступая место зловещей, давящей тишине. Бэлла привела Леона. Он вошёл, бледный, с тёмными кругами под глазами, но его взгляд за стёклами очков был острым и ясным. Он уже понял по тону её вызова, что игра вступила в финальную, смертельную фазу.
Я, не давая ему опомниться, не тратя слов на предисловия, выложил всё. Всю встречу в круглой комнате, леденящие подробности предложения Ректора, его расчётливый ультиматум, прикрытый бархатом перспективы абсолютной власти. Я говорил ровно, почти монотонно, стараясь выжать из рассказа всю эмоцию, оставив лишь голые, чудовищные факты.
Бэлла сидела рядом, её рука лежала на моём запястье — не для утешения, а как проводник, как напоминание о том, что я не один. Её пальцы были тоже холодными.
Леон слушал, не перебивая. Когда я закончил, он медленно снял очки и начал протирать линзы краем мантии с такой методичностью, будто от чистоты стекла зависела вся его дальнейшая жизнь. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием и отдалённым скрежетом каменных плит где-то в глубине здания.
— Контролируемый коллапс, — наконец произнёс он своим сухим, безэмоциональным тоном лектора. — Интересная концепция. Если рассматривать Узилище академии как замкнутую энергодинамическую систему с выраженной нелинейностью и точкой бифуркации — этим самым узлом… Теоретически, каталитическое воздействие на точку бифуркации с последующей перенастройкой базовых параметров системы возможно. — Он водрузил очки на нос и посмотрел на меня поверх них. — Для этого требуется катализатор, способный не только выдержать кинетику первоначального энерговыделения, но и выполнить роль управляемого клапана, направляющего поток по строго заданным контурам. По сути, живой трансформатор с уникальными резонансными свойствами. — Он сделал паузу. — То есть ты.
— А цена его «обновления»? — спросила Бэлла. Её голос был ледяным. — «Отсечение гниющей плоти»?
Леон
