Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
Но не могу, права не имею. Партийное задание, глубокое внедрение. Вот мы под внедрение тут уже полтора месяца и топчемся. Всеми остатками плутонга, двумя неполными сквадами! Вот, Старый вроде выход нашел, вспомнил. Вот тот татарчонок… Я его личное дело смотрела, он ведь по возрасту всего на два года старше меня, сейчас кривой да хромой, — они ведь его в свое время за сепара приняли, даже пытали, вот он и окривел, и захромал. Потом, правда, выпустить пришлось, из Киева надавили. А он ведь тут еще с наших времен остался! Остался-остался, подлечился и вроде неплохо устроился — живет, паскуда!
Вот через кого натурализоваться нужно, он ведь из Киева крышу имел! Вот за Киев его и поймать и за яйца подвесить, падлу! И, гад, ведь на меня — и не клюет! Уж как я ему глазки строила, как его в автобусе кадрила, да на мою «пружинку вставания со смехом» полурота британских сасовцев вся завелась, даже геи с лесби, а он, гад, взял и сбежал! С бешеным стояком — но сбежал же! И мне вместе со Старым пришлось плестись вслед за ним по самому солнцепеку. И в кафешку, и сюда, в бордель.
Зато мы теперь знаем, где местные деловары свои дела варят — там, в «Анка-Ра»! Даже пропащий контакт с позывным Морячок здесь нашелся! Подумать только, обычная стекляшка рядом с забором полиции… Что, самая густая тень под лампой? Раньше вместо него было интернет-кафе на почте — кажется, «Коннект», а теперь тут все по-другому. И тут все они, все фигуранты, кого мы искали и найти не могли! Теперь если не татарчонка, то все равно здесь кого-нибудь зацепим!
А сейчас он приперся… в бордель! Мы сами не знали куда. Ведь там, под горой, на прибрежье тоже вкусных объектов море. В самую жарюку вслед за паскудником ползли, прятались, он в «Золотую рыбку» — мы в забегаловку напротив. Ведь странно же, из одного жрального заведения в другое такое же — зачем, почему? Но минут через десять, заглушая музыку, услышали из окон женские стоны, сначала редкие, а потом такие частые и долгие охи и крики, что… что никаких сомнений, зачем он там, не осталось. Тут и девки гулящие из бывшего кабака выползли, и сюда же. Я за столиком в углу, одним из трех. Они сначала сели за тот, что в другом углу, тут и Старый у барной стойки к ним поближе сдвинулся — так паршивки тут же пересели за средний, от Старого подальше! Ну и после такого уже я ушки на макушке держала, не столько мохито хлебала, сколько вслушивалась.
— Ой, девки, слышите, как Гулька орет! А ведь он такой страшный, мелкий, хромой, рука плохо гнется, а еще и шрам через всю рожу!
— Ага, а знаете, как его Фарид называет? Колдун! Самый настоящий колдун татарский!
— Ой, а она! Страшная, как моя смерть — смотреть не на что, еще и старая! Наша Гулька ведьма не меньше, чем он колдун!
— Ага-ага, худая, как таранка, длинная, как стерлядь. Вся высушенная, ни кожи, ни рожи, ни фигуры, ни талии, кожа как клеенка прошлогодняя, а вот ей он такой и достался!
— Но как он ее трахает, девки, как трахает!..
— Та вона ж стара! А як було ранiше, як вона танцювала, як танцювала!..
— Ага, а теперь на сцену плеткой не загонишь, все разговоры про «мой ненаглядный, мой господин»…
— И каждый раз с ним орет, и как орет! Целый час орет!..
— Скажешь, час! Да я прошлый раз троих успела, а она все под ним под одним орет! Часа полтора, не меньше!
Постой, думаю, так что, этот шпендрик татарский вдруг весь из себя гигант секса? По полтора часа шпилит какую-то таранку сушеную? А на меня внимания ноль? Как?! Я — и ему не до сподобы?! Ну не просто обидно, но даже и заело где-то! На часы — а они там уже минут сорок пять! Уже сорок пять минут какая-то Гулька под моим татарчонком от удовольствия орет! Такое зло взяло!..
А девки не унимаются:
— А ведь он, девоньки, ей ни одного подарка не сделал! Уже больше года ходит — и хоть бы колечко или брошку какую дешевую подарил!
— Вона менi «не за подарки я в него влюбилась, а за удовольствие»! Й так зверхньо на мене дивиться, як камаз на павука чи таракана!
— А он-то, он-то, козел, ее еще и прилюдно обзывает! Вон, только сегодня — и сучкой драной, и сволочью длинной худой, и рыбой разнатянутой!
— Ну, «рыбками» нас тут все по городу называют, а он ее гупиком! Гупиком! Знаете такую аквариумную мелочь?
— Да сам вiн «мэлочь» пагана, злюча та дурна!
— Ой, девки, наша Гулька, если всерьез, не лучше!
— Во-во, обое рябое!
Вот тут я и поняла, что я не я, Сабина, буду, если этого козлину недобитого, этого гаденыша жлобского в свою койку не уложу! И будет он, вонючка, звать меня тихо и ласково и будет каждое мое слово ловить, как музыку, как приказ! И, как миленький, подарки носить будет каждый день! И все через него сделаем — и легализуемся, и приказ выполним, и захват трассы, и победим! Ведь он меня в лучших моих умениях, умениях влюблять и быть любимой, обидел! Никуда ему теперь от меня не деться, бо то не я, Сабина, буду, если он от меня опять сбежит!
5. Павка
Я тщательно отмывался в душе — каждый раз после Гупика не могу без душа. Хоть и вроде незачем, хоть и вода тут, в нижней части города, сероводородом воняет, как из нужника, но… но так гадко, противно и стыдно, что не могу. Как вспомню, как она кристаллы соли-мяу с презерватива слизывала, так аж передергивает… Как будто грехи с себя смываю, а Гупик все еще голосит и сквиртует от оргазма.
Моюсь и обдумываю, группирую сплетни, от Гупика услышанные. Если по месту… Что получается? Главный скупщик всей браконьерской рыбы из села Рыбачка в
