Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

– У меня нет денег, – сказала она.

– Я знаю. Я же сказала: у меня есть, – повторила Руфь, подмигивая ей. – Как насчет завтрашнего вечера?

Шошана секунду подумала. Ее растили в послушании. Но сама мысль о том, чтобы куда-то выйти и попробовать на вкус другую жизнь, приводила ее в восторг. Тоненький голосок в ее голове подсказывал: Лучше не надо. Отец придет в ярость, если узнает, а семья Альберта разорвет помолвку, если всплывет, что ты болталась по городу. Но ее семья всего лишилась, и она мечтала о чем-нибудь, способном заменить ей прошлую жизнь. У нее больше не было ее дома, ее одежды, образа жизни, к которому она привыкла. Она устала пытаться как-то украсить их существование, устала улыбаться и делать то, что от нее ожидают. Помогать с детьми, со стиркой, с уборкой. Делать вид, что ничего не изменилось. Но изменилось все. Ее окружали одни болезни, голод и смерть. Если можно урвать для себя хоть крошечное удовольствие, то что здесь плохого?

– Да, я пойду, – сказала она отважно. – Да.

– Хорошо. Мы здорово повеселимся. Вот увидишь. Тебе понравится.

– Но я не представляю, как выберусь из квартиры. Отец будет задавать вопросы…

– Об этом не беспокойся. Предоставь это мне, – и Руфь опять ей подмигнула.

Глава 27

На следующий вечер, около семи часов, в двери квартиры постучали.

Наоми открыла.

– Да? – сказала она симпатичному молодому мужчине, стоявшему на пороге.

– Мне надо увидеть Руфь, – ответил он.

– Пожалуйста, проходите. Она дома, – Наоми была шокирована тем, что мужчина спрашивает Руфь – замужнюю даму. Однако не ее дело было вмешиваться. Она просто позвала:

– Руфь, к вам пришли.

Руфь поднялась из-за туалетного столика. Она прошла в прихожую. Увидев мужчину, она крепко его обняла. У Наоми отпала челюсть, когда она увидела, что Руфь касается какого-то незнакомца. Потом Руфь сказала:

– Михаэль! Что тебя привело?

– Понимаешь, это моя жена, Сара… Она рожает. Ты ей нужна.

– О, конечно. Она раньше срока, да?

– Да, должна была родить в следующем месяце. Я очень за нее беспокоюсь, – сказал Михаэль.

– Подожди тут. Я быстро соберусь. Одну минуту, – извинилась Руфь.

– Так вы акушерка? – спросила Наоми. Это очень ее впечатлило.

– Да, – Руфь кивнула. Она подошла к столику и взяла кожаную сумку. Потом вернулась к Михаэлю.

– Идем.

– Но… – Михаэль заколебался. – Я не могу присматривать за остальными детьми, пока Сара рожает. Я не справлюсь один. Я слишком нервничаю. Может, эта юная леди поможет нам с ребятишками, пока рождается младенец?

Он кивнул на Шошану, которая сильно покраснела от смущения.

– Нет. Уже больше семи, комендантский час. Ей нельзя покидать квартиру. Если нацисты поймают ее на улице, кто знает, что они с ней сделают, – вмешался отец Шошаны.

– Но она нам нужна. Пожалуйста, умоляю вас. Это мицва! – воскликнул молодой человек.

Хершель Айзенберг искренне не знал, как поступить. Это действительно мицва – помочь кому-то в пору нужды, а он верил в то, что с ближними надо обращаться по-доброму, как велит Тора. Хершель растерялся.

– Ты можешь пойти помочь, Шошана? – спросила ее мать.

– Ей нельзя никуда ходить с посторонними, тем более ночью, – перебил Хершель, не дав дочери ответить на вопрос.

– Вы меня удивляете, пан Айзенберг. Уж кому-кому, а вам-то надо знать, что такое мицва. Вашу дочь призывает нуждающийся муж, чтобы помочь с детьми. Вы просто обязаны дать дочери возможность сделать доброе дело, – настаивала Руфь.

– Это действительно мицва, – сказала Наоми тихим голосом.

– Нам нужна помощь, – повторила Руфь.

Хершель посмотрел на дочь.

– Думаю, вы правы. Но будь очень осторожна, – сказал он.

Никто не ждал от Шошаны ответа, когда мать спрашивала, сможет ли она пойти. Решение приняли за нее. Но Шошане было все равно. Она была потрясена гениальным планом, который Руфь так ловко провернула.

– Идем, Шошана, – позвала Руфь. – Я приведу ее обратно домой, как только родится ребенок.

Хершель кивнул.

– Веди себя хорошо, – сказал он Шошане.

– Да, папа.

– И пожалуйста, будь очень осторожна, – добавила Наоми.

Глава 28

Пока они шли к кафе, на Шошану навалилось чувство вины.

– Я ненавижу врать. Это грех, – сказала она.

Руфь достала тюбик губой помады из черной кожаной сумки, которую взяла с собой, и подкрасила губы.

– Я думала, это медицинская сумка. Я поверила, что вы правда акушерка, – сказала Шошана. – Сумка выглядит как настоящая.

– Это моя косметичка, – рассмеялась Руфь. – Хочешь попробовать помаду? У меня есть одна, красная, она будет великолепно на тебе смотреться.

– О нет, спасибо, – ответила Шошана, чувство вины у которой нарастало с каждой минутой. Повисла короткая пауза, после чего Шошана призналась: – Я ужасно себя чувствую из-за всего этого. Думаю, мне лучше вернуться домой. Я солгала родителям. Это неправильно.

– Позволь себе насладиться этим вечером. Хоть на пару часов ты вырвалась из отцовской хватки. Так не порти себе настроение мыслями о нем. Очень скоро ты снова окажешься у него под ногтем, – фыркнула Руфь.

Шошана обдумала ее слова и кивнула. Руфь права. Каким-то образом мне надо заставить замолчать эти голоса у меня в голове, которые твердят, что я совершаю грех и что так нельзя.

Руфь спросила на ходу:

– А ты знаешь, что у нас в гетто организовали школу, куда могли бы ходить твои сестры? Конечно, это не мое дело, но очень плохо, что они не учатся с другими детьми. Я отправлю туда Юсуфа, как только он подрастет. Хочу, чтобы он умел читать и писать. Чтобы зажил хорошей жизнью, когда этой власти и Гитлеру придет конец.

– Ну, мы можем только надеяться, что им придет конец. Кто знает, что может случиться? Возможно, это никогда не закончится, – заметила Шошана.

– Может, и нет. А может, и да. А если да, то твоим сестрам не помешает уметь читать и писать. Ты так не думаешь?

– Папа никогда не отправит их в светскую школу вроде этой. Он едва согласился, когда младший брат моей мамы, Шломо, взялся учить меня читать и писать. Папа дал позволение лишь после того, как Шломо пообещал ему, что я буду читать только разрешенные книги. Только религиозные. И то мой отец сопротивлялся. Но мне повезло, Шломо настоял на своем, и теперь я могу читать и писать.

– А он здесь?

– Кто?

– Шломо.

– Ах, нет. К сожалению, он всегда был очень болезненный. Умер несколько лет назад от какой-то болезни крови. Я мало что про это знаю, но он сильно болел. Я очень по нему скучаю. Вам бы он понравился. Он был настоящий мыслитель. Вот как