Камни падают в море - Александр Николаевич Туницкий
До станции можно было пройти напрямик, но Векшин свернул в сторону и сделал небольшой крюк: за ним водились должки и кое с кем ему не хотелось встречаться.
Когда он вышел на пристанционную площадь, электричка уже стояла у перрона, и Векшин, легко сорвавшись с места, побежал. На площади было много народу, и все стали смотреть на него: успеет сесть на поезд или нет? Векшин чувствовал на себе эти многочисленные взгляды.
Высокий, сильный, тренированный (работа на стройке — ведь это тоже гимнастика!) тридцатидвухлетний мужчина, он без особого труда вскочил на ходу в поезд. Проводник — пожилая в железнодорожной форме женщина посторонилась, неодобрительно посмотрев на него, но ничего не сказала. Зато девушки-школьницы, стоящие на площадке вагона с букетами полевых цветов в руках, наградили Векшина почтительными взглядами. Мальчишеское желание показать на чем-нибудь еще свою силу и ловкость овладело им. Это ничего, что на затылке слегка редеют волосы, есть еще порох в пороховницах. Почти четыре года войны, окопы, осенняя слякоть, ночевки на снегу, в болотах — на еловых лапах, два трудных ранения, а силенка еще есть. Есть еще силенка!
Выйдя из поезда, по пути к остановке автобуса, он по привычке зашел в магазин строительных материалов и увидел на прилавке массивные бронзированные шпингалеты и ручки для окон. Именно такие шпингалеты и ручки ему хотелось иметь. Если поставить их вместо тонких, дешевых, то в комнатах дачи станет наряднее, солиднее. Немножко неудобно идти на праздничный обед со свертком, но что поделаешь? И он купил оконные ручки и шпингалеты точно по числу окон и один комплект на всякий случай, про запас.
* * *
Ольга Тесликова принимала гостей.
Жила она в маленькой комнате вместе с сестрой Тамарой и много гостей собрать не могла. Были самые близкие. Михаил Крутиков, подруга по институту Вера, хороший знакомый Тамары майор Рубин. Степан Векшин задержался, за стол сели без него.
Русые, слегка вьющиеся волосы Ольга уложила короной вокруг головы, надела новое белое, с белорусской вышивкой платье и янтарное ожерелье, которое ей очень шло. Крутиков на войне командовал батареей, одно время служил вместе с Ольгой и Степаном Векшиным. Он откровенно любовался Ольгой и, как всегда, с присущей ему прямотой и грубоватостью говорил, что думал:
— И хороша же ты, сестренка (на фронте Ольга была медицинской сестрой)! Везет Степану. Как там ни говори, а в гимнастерке и обмотках ты была много хуже…
— Положим, в обмотках я никогда не ходила, — возразила Ольга, и облачко воспоминаний набежало на ее лицо. Набежало — и сейчас же исчезло.
— Нет, носила. Я шел тогда в штаб, встретил тебя. Ты еще несла лукошко. Помнишь, ты сказала, что раненые просят кислого, и ты идешь на болото за клюквой… Где-то в Белоруссии это было, в мае или конце апреля… Снег уже сошел, только в ложбинках немного осталось, был солнечный день и…
— Было, было, Михаил, помню… Я сдала тогда сапоги в ремонт, — отозвалась Ольга и в самом деле отчетливо вспомнила весенний день, совсем обычный и ничем не примечательный.
Скоро ей уже исполнится тридцать лет, и как хочется, чтобы и еще через тридцать лет она могла вот так же вспомнить любой, самый неприметный день. Что для этого надо? Кажется, только одно большое дело, которое заставляло бы не терять ни минуты.
Успели уже несколько раз поднять рюмки — за молодого инженера, за боевых друзей, за сестру хозяйки — Тамару, когда в дверь постучали.
Ольга обрадованно поднялась навстречу.
— Степан! Мы тебя ждали, ждали…
Она, не стесняясь гостей, расцеловала его и усадила рядом с собой.
И опять поднимали рюмки и пробовали танцевать, но для танцев не было места. Тамара спела про рябину. Крутиков вдруг пристал к Степану с расспросами о новой даче. Степан ничего ему не ответил. Он рисовал карикатуры на всех, кроме Ольги. Карикатуры нравились, и Крутиков стал требовать, чтобы Степан изобразил Ольгу.
— Нарисуй, как она будет клубнику поливать на вашей новой даче! — кричал он.
Потом в его руки как-то попал очень тяжелый сверток, он развернул его и удивленно уставился на шпингалеты.
— Заверни! — коротко попросил Степан и досадливо передернул бровями.
Крутиков завернул шпингалеты, швырнул сверток куда-то в угол и задумался. А потом встал со своего места, подошел к Степану, положил подбородок на его плечо и, растягивая гласные звуки, выговорил:
— Был Степан Векшин лихим комбатом, громил фашистские танки, дзоты подрывал. И не было у Степана своего вещмешка. Заведет мешок, сложит белье, бритву, подворотнички — и забудет где-нибудь, потеряет… А теперь Степан большой хозяин, дачевладелец! Вот как в жизни-то все меняется.
Он сказал это без насмешки, раздумчиво, однако всем почему-то показалось это смешным, и все, не исключая Степана и Ольги, рассмеялись.
Пришла пора расходиться. Ольга и Тамара проводили гостей до станции метро, вернулись домой, перемыли посуду, прибрали комнату. Тамара после этого легла в кровать и сразу заснула, а Ольга села у окна и задумалась.
…Семнадцатилетней девочкой, не закончив десятый класс, она ушла на фронт. Как водилось в те годы, сначала она попыталась найти знакомых, чтобы помогли получить направление в какую-нибудь действующую часть. Один полковник, друг ее покойного отца, обещал помочь ей, а потом неожиданно уехал куда-то. Тогда Ольга сама пошла в военкомат. Там просмотрели ее документы и сразу же, ни о чем не расспрашивая, направили на курсы медсестер.
После курсов она попала в артиллерийский полк. Воевала под Москвой, потом Курская битва, Днепр, Западная Украина, Венгрия, озеро Балатон — большой путь, такой, что сразу всего и не вспомнишь. Дивизионом долгое время командовал капитан Николай Федоренко. В обычном состоянии у него были светло-серые, добродушные глаза. Во время боя и когда он сердился, эти глаза становились темными, почти черными, правая бровь вздрагивала, румяные губы бледнели и становились тоньше, чем всегда. Федоренко слыл очень храбрым человеком. Говорят, что людей, не знающих чувства страха, не бывает. Нет, бывают. Ольга была в этом уверена. Таким был Федоренко. Они довольно долго воевали вместе, а потом Федоренко полюбил Ольгу, а Ольга полюбила его. И оба были счастливы. Однако, видно, это правда, что
