Будни фронтового автобуса - Иван Вадимович Карпенков
Хотелось вздохнуть всей грудью. Но какая-то неведанная преграда, словно навалившийся сверху камень, не давала набрать воздуха. Судорожно, всеми силами тщетно пытаясь схватить ртом кислород, он испытал панический ужас от бессилия и кажущейся невозможности противостоять неизбежно надвигающемуся удушению и смерти. Где-то внутри будто щелкнул переключатель, и, закашлявшись от наконец-то попавшего в легкие воздуха, он жадно задышал так, словно пробежал марафонскую дистанцию. Страшась вновь потерять эту, показавшуюся ему великим даром, способность дышать, он еще какое-то время лежал неподвижно, восстанавливая мгновенно обессиливший организм и стараясь осознать произошедшее.
Его тело стало словно отлитым из свинца. Каждое движение давалось с неимоверным усилием. Сева попробовал подняться. Однако вывернутая в неестественном положении нога, будто пойманная в крепкий охотничий капкан, оказалась зажатой съехавшей вниз огромной бетонной плитой. Из-под нее тонкой струйкой, собирая на своем пути серую пыль, текла густая липкая кровь.
Сева, пытаясь разглядеть в щель между бетонными конструкциями состояние конечности, с ужасом представил себе, во что превратили ее навалившиеся всей своей массой эти многотонные глыбы. Голова звенела и шла кругом. Все тело было покрыто разного размера царапинами и ссадинами, из которых, смешиваясь с пылью и гарью, грязно проступили кровавые подтеки. Подкатило омерзительное ощущение тошноты.
В какой-то момент он явственно почувствовал, что теряет сознание. Силясь позвать на помощь своим забитым пылью, песком и мелкими осколками бетона ртом, вместо спасительного крика он выдавил из себя лишь нечленораздельные, хриплые негромкие звуки.
Все эти годы, находясь на различных войнах, он, естественно, не раз думал о смерти. И даже в какой-то момент искренне поверил в то, что сможет обмануть костлявую. Но вот такой долгой и мучительной смерти он не пожелал бы даже врагу.
Сознание постепенно покидало его. Пытаясь максимально долго держаться в адекватном состоянии, он усилием воли заставлял себя оставаться в реальности. В надежде на чудо, пошарив руками вокруг себя, Сева на ощупь пытался найти радиостанцию. Но ее нигде не было. И тут он, с досадой и злобой на самого себя, отчетливо вспомнил, как перед самым взрывом безответственно положил ее на кейс с аппаратурой.
Наверное, следовало бы постараться подать знак и привлечь к себе внимание, логично предположил он. И даже попробовал поискать вокруг себя что-нибудь такое, чем можно произвести громкие звуки. Но тут же осекся. На линии боестолкновения едва ли кто-то обратит внимание на раненого человека, находящегося среди развалин разрушенного горящего дома. А если даже его и услышат, то вероятность того, что это будут свои, весьма невелика.
Полагаясь исключительно на собственные силы, он попробовал извернуться так, чтобы обеими руками дотянуться до нависшей над ногой плиты. И хотя было абсолютно очевидно, что сдвинуть ее одному совершенно не представляется возможным, он что есть мочи уперся в нее и, выдавив из себя душераздирающий животный стон, попытался хоть немного приподнять ее или сдвинуть в сторону. В глазах все поплыло и помутнело, и обессилевшее тело Севы, теряющего сознание, опустилось прямо на осколки битого кирпича. Плита, не изменив своего положения ни на миллиметр, по-прежнему оставалась монолитно неподвижной.
Но вот смириться с ситуацией и просто так взять и сдаться он был не готов. Примерно прикинув расположение ноги под завалом, заняв максимально удобное положение, упершись второй, свободной ногой в край плиты и обхватив зажатую ногу руками, Сева что есть силы попытался вытащить ее наружу. Резкая острая боль, словно молния, мгновенно пронзила его с ног до головы. Все вокруг закружилось, как на карусели, и он тут же снова погрузился в черную пустоту.
Придя в сознание и отдышавшись, Сева достал закрепленный на бронежилете турникет и наложил его на ногу. Это было в данной ситуации рискованно и, возможно, не особо оправданно. Так как кровотечение не было обильным. И по всем правилам оказания первой помощи рану нужно было просто перевязать. Но, не имея доступа к ней, сделать это сейчас было невозможно. А потому наложенный жгут хоть сколько-то, на время, сокращал кровопотерю. Через каждые двадцать минут его необходимо было на несколько минут ослаблять, чтобы восстановить кровоснабжение и дать питание конечности. Он достаточно хорошо понимал, что периодическая потеря сознания и шоковое состояние препятствовали его объективному восприятию и контролю времени, что могло привести к полной утрате ноги. Но лучше лишиться ее, нежели потихоньку вытечь, принял для себя непростое решение Алексей.
Взглянув на запястье левой руки, где совсем недавно красовались его крутые тактические часы и обнаружив там лишь порванный рукав и кровоточащую борозду царапин, он понял, что его любимый хронометр также можно теперь занести в перечень невосполнимых потерь сегодняшнего происшествия.
«Что случилось там с Девяносто Восьмым и Яшкой-артиллеристом? – в надежде на то, что если они уцелели и остались живы, то непременно постараются найти его, размышлял Сева. – Да и вызванный по радиостанции спецназ уже давно должен был прибыть на точку для их сопровождения. Только эти ребята, увидев разнесенный и полностью обрушившийся подъезд дома, едва ли догадаются и станут искать кого-либо под завалами».
После манипуляций с турникетом дальнейшее продвижение багряной струйки по бетонной поверхности заметно приостановилось. А собиравшаяся на краю кромки капля крови замерла, так и не упав вниз. Значит, сделал все правильно. А это уже неплохо, подумал про себя Сева и стал активно озираться по сторонам, пытаясь сообразить, что же теперь ему делать дальше.
Где-то наверху, через пролеты проломленных и повисших на арматуре перекрытий, он снова увидел все то же голубое чистое небо, в котором по-прежнему беззаботно и совершенно безучастно кружили ласточки. Видимыми струйками из разных мест вверх поднимался дым. За пределами западни, в которую угодил Алексей, протекала своя, не имеющая к нему никакого отношения жизнь. Там, вдалеке, словно в какой-то параллельной реальности, что-то грохотало и ухало. Совсем недалеко шел стрелковый бой.
Только теперь все это его трогало мало. Пытаясь сохранять самообладание, Сева периодически раскручивал и закручивал рычажок турникета, уделяя этому моменту особое внимание. Хотелось пить и спать. Боль в ноге как будто несколько поутихла. А может, просто он к ней привык. Время медленно текло, а перспектив к освобождению не было никаких.
Постепенно с ним стало происходить то самое страшное, что только могло вдобавок ко всему случиться в данной ситуации, – он начал терять веру в спасение. Паника, страх и ужас происходящего незаметно сменились полной апатией и смирением. И хотя головой он прекрасно понимал всю пагубность такого состояния и совершенно не собирался сдаваться, все вокруг, включая его тело, как будто пыталось убедить его
