Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

– Хочешь что-то сделать для меня? Тогда не делай этого. Если ты это сделаешь, то не для меня.

– Нет, для тебя. Нравится тебе это или нет, но так для тебя будет лучше.

– Ты мне не мама. И я не совсем уверен, что верю тебе.

– Ты о чем?

– Отличная возможность для меня, да, Ним? Но и для тебя тоже отличная. Жить в особняке в богатом квартале. Пятьсот мунитов в неделю. Ты делаешь это для меня, Ним, или для самой себя?

– Слезай с меня. – Она высвободила его из пасти своих голодных ног, толкнула в плечи.

– Нет, послушай…

– Слезь с меня! – Она выскользнула из-под него, скользкая от перемешавшегося пота их тел. Ее пятки сердито шлепали по холодному полу, пока Нимбус

расхаживала взад-вперед. – Ты мне совсем не доверяешь, да? Думаешь, я забочусь только о себе?

– Ты говоришь, что это для меня, но я не хочу, чтобы ты уходила!

– Я смогу видеть тебя каждый чертов день! И что с того, что не буду тут жить?

– Ты не будешь видеть меня каждый день. Сначала – возможно. Но тебе понравится богатый квартал, Ним… очень понравится. Тебе не захочется его покидать. Ради этого старого района и напоминаний о том, как ты была бездомной. Ради этой убогой квартирки. Ради времени, проведенного с таким убожеством, как я.

– Ты мне совсем не доверяешь. – В глазах Нимбус заблестели горячие слезы. Она натянула трусики. – Совсем. Ты думаешь, я хочу жить вдали от тебя? Отлично. Думай что хочешь.

Тил наблюдал, как она одевалась, зашнуровывала тяжелые черные ботинки, натягивала тяжелую куртку из искусственной кожи, позвякивая молниями, ремешками и заклепками.

– Куда ты собралась? Поискать Стуула? «Пути» пока даже не у него дома, Ним.

– Я собираюсь прогуляться.

– Он хочет, чтобы ты стала его уродцем, Ним. Выступать в этой штуке на неделе – еще не значит жить в ней. Он хочет, чтобы ты была его домашним зверьком. Хочет заполучить тебя в собственность.

– Как и ты.

Тил хотел возразить, сказать, что любит ее, но был слишком зол, слишком уязвлен и сбит с толку, а Нимбус уже захлопнула за собой дверь мансарды.

* * *

Они не могли слышать друг друга через прозрачную керамическую стену.

Нимбус уже в четвертый раз выступала перед Стуулом в своей камере. На третий раз он пригласил двух друзей… но сказал ей, что никому другому не разрешит видеть произведение до тех пор, пока не соберет друзей и коллег для большого официального открытия.

В этот раз они были наедине.

Впервые он сунул обе руки в черные резиновые перчатки и погладил заляпанную краской Нимбус, когда она протанцевала достаточно близко. В какой-то момент он схватил ее за руку и прижал к себе. Не сильно, но твердо, и она не отстранилась. Другая его рука скользнула у нее между ног, вверх, между измазанных краской ягодиц. Он сунул в нее палец, другой – в иное отверстие. Нетоксичная краска смягчала его движения.

Нимбус с силой высвободилась, однако превратила движение в водоворот своего танца. Она едва не упала, но удержалась. Стуул снаружи выглядел для нее темным размытым пятном. Гнев окрасил ее лицо под маской. Сердце учащенно билось. Разум настолько переполнился, что там стало пусто. Нимбус продолжила свой танец.

Она увидела, как он протянул руку, ожидая, что снова прикоснется к ней. Не просто ждал, но жестом приглашал ее вернуться. Тот был резким, требовательным. Нетерпеливым. Ему не понравилось, что она вырвалась.

Перчатки были для рук. Зрители в галерее прикасались к ней. Стуул ожидал того же самого. Он заплатил за это хорошие деньги.

Хорошие деньги, которые уберегли Тила от тюрьмы.

Нимбус снова довольно близко развернулась. Стуул схватил ее обеими руками. Левой обхватил живот. А правой снова скользнул ей между ног.

Нимбус закрыла глаза под маской. Ей хотелось отстраниться. Действительно хотелось. Разве она не подозревала обо всем этом с самого начала, как и Тил? Но те десять тысяч помогли им избавиться от долгов, а еженедельная зарплата обеспечила безопасность. Она не отстранилась от Стуула. На самом деле у нее не было иного выбора, кроме как смириться с ролью купленной игрушки.

* * *

Стуул выключил машину, остановил представление и велел Нимбус выйти, хотя она все еще была залита краской. Затем расстелил кусок ткани, чтобы она не испачкала его дорогой ковер, на котором металлическими нитями был вышит кошмарный калианский бог-демон Уггиуту, пожирающий души лишь затем, чтобы испражниться ими и вновь вернуть к жизни. Перепуганная, Нимбус неохотно вышла. Произведение искусства было у Стуула всего четыре дня, а ему уже наскучило?

– Ложитесь, пожалуйста, – велел он, с улыбкой поглаживая покрытую краской щеку маски.

– Это не часть представления, – ответила она голосом, как у лунатика.

– Мисс, – спокойно произнес Стуул, улыбаясь, но она увидела, как его грудь наполняется воздухом, будто раздуваясь от решимости и гнева. Нимбус подумала о поднявшейся кобре. – Пожалуйста, не заставляйте меня увольнять вас и возвращать это произведение искусства. Вы знаете, что вы и ваш партнер не можете себе этого позволить… вы рассказали мне о своем плачевном положении. Так что, пожалуйста… ложитесь.

Прошло, тикая, несколько секунд. Разум Нимбус снова опустел, все ее мысли свелись к ощущению капель краски, медленно стекающих по рукам и ногам. И затем, не говоря больше ни слова, она выполнила его просьбу.

Калианец разделся, аккуратно отложил свою одежду в сторону. Его пенис оказался гораздо темнее остального тела, почти черным, очень длинным, но и очень тонким, как у пса. Он погладил его, оттягивая крайнюю плоть, и тот заблестел от естественной смазки. Стуул опустился на нее, а затем вошел внутрь. Однако маску не снял. Оставил ее живой статуей.

Нимбус смотрела на отражение своего невыразительного искусственного лица в его глазах цвета вулканического стекла.

– Да, – хрипел он, влажно опускаясь на нее и входя, весь измазанный краской, – да, да… такая красивая… да… э-э-э… ух… такая… ух… красивая.

Повсюду вокруг них висели дорогие картины в позолоченных рамах. На пьедесталах стояли скульптуры и голограммы. Его собственный частный музей… на полу которого они трахаются.

На следующий день было еще хуже. Он настоял на том, чтобы пройти с ней все этапы творения в арт-машине. Ее близнец в утробе матери. И он занимался с ней сексом на полу, пока их захлестывала буря красок. Брал ее сзади