Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
Джерард был молод и стремился к счастью со свойственным юности пылом. В молодости нам кажется, будто счастье является неотъемлемым правом человека; опыт долгих и жестоких лет избавляет нас от этой иллюзии и всего, что дарит радость (а эту жертву принести еще сложнее). Такие вещи хоть и существуют на земле, ради них человеку слишком часто приходится жертвовать спокойствием ума и чистой совестью. Этот выбор теперь встал перед Джерардом. Он не сомневался, что, если завоюет любовь Элизабет и сделает ее своей, его ждет счастливая жизнь, но ради этого пришлось бы пожертвовать именем матери и священной миссией, которой он посвятил себя с самого детства. Такого он допустить не мог.
Эта мысль принесла крушение новых надежд, озарявших его существование. Поэтичная и хрупкая натура Джерарда способствовала формированию радужных фантазий о союзе, скрепленном любовью, сопереживанием и пламенным преклонением перед добродетелями его спутницы. В Элизабет воплотились все его чаяния; в ее очах он читал свершение своей мечты. Он полюбил ее за преданность отцу. Мудрость, простота и правильность ее мышления; чувствительность, сдерживаемая самообладанием, но готовая проявиться и утешить несчастных; щедрость, абсолютная самоотверженность; верные и справедливые суждения о мире, смягченные чисто женским свойством приспосабливаться к ситуации и чувствам окружающих, — все эти качества, которые он постепенно в ней обнаружил и полюбил благодаря дружескому расположению, которое она к нему проявляла, открыли перед ним прежде запертые врата единственного земного рая. Но теперь, выражаясь словами поэта, зло проникло даже туда, и змей обнаружился даже под самыми прекрасными и чистыми райскими цветами[23], оставив на них свой скользкий ядовитый след.
Невилл предвкушал жизнь, полную невинного и безудержного счастья; он видел себя другом, защитником и супругом Элизабет. Юности свойственен оптимизм, хотя и не самонадеянность; она полностью отдает себя и считает себя вправе на взаимность. Джерард с готовностью помогал Элизабет ухаживать за отцом, который, как ему казалось, чах с каждым днем; он представлял, как окажется рядом, утешит ее, займет его место и не даст ей упасть духом, когда ее постигнет горестная утрата.
Но Фолкнер! Джерард не сомневался, что столь слабый здоровьем человек не проживет много лет. Он вспомнил, как в Марселе тот лежал, растянувшись на кушетке, слабый, словно младенец; печать смерти читалась на его лице. Потом он вспомнил его таким, каким видел сегодня с утра: болезнь согнула его спину, лицо посерело и осунулось. Тот самый человек тринадцать лет назад ходил прямо, гордо и был полон едва ли не юношеских сил, но горе и недуг ускорили старение; его настиг преждевременный упадок — не пройдет и нескольких лет, как природа возьмет свое и он сойдет в могилу. Однако Джерард не мог оставить его в покое; он должен был немедленно сойтись с ним в поединке, который завершился бы смертью одного из них, и вне зависимости от того, кто из них падет, для Элизабет всякая надежда была потеряна: в любом случае она лишится всего, Фолкнер умрет, а между ней и ее единственным другом вырастет непреодолимый барьер. При мысли об этом пылкий и кроткий дух Невилла трепетал от ужаса. «О разрушительные силы природы! — воскликнул он. — Придите же мне на помощь! Шторм, наводнение и пожар, смешайтесь в одном отчаянном вихре; или нет, обрушьте на меня смертельные пытки, каким тираны подвергают своих жертв! Сравнится ли боль, пережитая мучениками, с той, что терзает человеческое сердце, раздираемое противоречивыми страстями и противоположными намерениями? Еще сегодня утром Элизабет воплощала все мои надежды и радости. Я ни за что бы не допустил, чтобы с ее головы упал хоть волосок, а теперь обдумываю деяние, которое обречет ее вечно страдать!»
На смену этим сумбурным размышлениям пришло осознание, что он по-прежнему не знает правды. Он вспомнил о письме, которое читал отец: изменит ли оно что-то в его представлении о своем долге? В юноше пробудилось всепоглощающее любопытство. Оставив отца в доме, он выбежал на свежий воздух, повинуясь инстинкту, что всегда побуждает мятежный ум искать успокоения в движении. Он поспешил в Гайд-парк; в сумерках тот казался бескрайним пустырем. Он мерил шагами лужайку и ничего перед собой не видел, ничего не замечал, кроме войны, что велась в его душе. Наконец желание избавиться от сомнений стало нестерпимым; ему показалось, что прошло уже много времени, и он решил, что отец его заждался. На лондонских башнях пробили часы; он насчитал одиннадцать и понял, что минуло чуть больше часа.
Глава XXXIV
Невилл вернулся домой, остановился на пороге гостиной: легкий шум сообщил ему, что отец все еще там; рука уже легла на дверную ручку, но юноша ушел, не желая являться без приглашения. Он бродил по темным пустым комнатам, пока не услышал колокольчик. Сэр Бойвилл вызывал его; Невилл поспешил в гостиную и устремил взгляд на отца, пытаясь прочесть его мысли. Лицо сэра Бойвилла обыкновенно было отмечено выражением холодной сдержанности с примесью сарказма. Сейчас это впечатление усилилось; лицо пожилого джентльмена, увядшее и изрезанное морщинами, сложилось в необыкновенно красноречивую мину глубочайшего презрения с поджатыми губами и высоко поднятыми бровями. Он указал на лежавшие перед ним бумаги и холодным гулким тоном произнес:
— Забери письмо; прочти его, ты должен; в нем ты найдешь многословную исповедь убийцы!
Кровь похолодела в жилах Джерарда.
— Впрочем, стоит ли называть это исповедью, — продолжал сэр Бойвилл, и выражение презрения на его лице сменилось гневной неприязнью, — ведь это гнусная ложь от начала до конца! Он может сколько угодно приукрашивать свое очевидное злодейство и пытаться уйти от наказания, но ничего не выйдет. Читай, Джерард, читай, и сам удостоверься, что я прав. Я напрасно осудил твою мать, она чиста; ее убили. Будь покоен, о ее невиновности услышат все, как услышали прежде обвинения в ее адрес. А в расплату за ее смерть тот, кто ее уничтожил, сам должен умереть.
— Поручи это мне, — сказал Джерард, который весь побледнел и задрожал от раздиравших его страстей. — Я сам ему отомщу. Я встречусь с мистером Фолкнером.
— Ха! Хочешь вызвать его на дуэль? — воскликнул сэр Бойвилл. — Помни о своем обещании, мой мальчик; я не дам тебе о нем забыть. Ты ничего не сделаешь, не посоветовавшись сперва со мной. Прочти эти бумаги и потом решай; я уже все для себя решил, но не
