Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

Но по мере поступательного движения цивилизации и роста материального благосостояния люди начали задаваться вопросами по поводу вещей, которые до того воспринимались ими как нечто само собой разумеющееся; и вот, пожилой джентльмен, имевший большое влияние по причине святости жизни и предполагаемой вдохновленности незримой силой, чье существование к тому времени начали ощущать, вбил им в голову, что пора им обеспокоиться правами животных — вопрос, который до тех пор никого не волновал.

Пророки, кто больше, кто меньше, склонны к суетливости, и этот джентльмен, похоже, был одним из самых нервных. Живя за общественный счет, он располагал неограниченным досугом и, не желая замыкаться на правах животных, пожелал сформулировать правила, определяющие, что хорошо и что плохо, а также рассмотреть, что лежит в основе понятий «долг», «добро» и «зло» — иначе говоря, подвести логический базис под всё, что люди, живущие по принципу «время — деньги», принимают как есть, без всякого базиса.

И ясное дело, базис, на котором, по его мнению, должно было покоиться понятие долга, не оставлял места для множества устоявшихся обычаев. Традиции эти, уверял он, все скверные, а если кто-то брал на себя риск с ним не согласиться, он тут же передавал дело на рассмотрение незримой силе, с которой он один и находился в непосредственном общении, и незримая сила неизменно заверяла, что его точка зрения верна. Что касается прав животных, он проповедовал следующее.

«Убивать друг друга — дело дурное. Во времена оны праотцы ничуть не стеснялись не только убивать ближних, но и поедать их тела. Никто не собирается воскрешать столь омерзительные обычаи, ибо не подлежит сомнению, что мы зажили куда счастливей, с тех пор как от них отказались. Из того, насколько возросло благодаря этому благоденствие, мы можем с уверенностью вывести правило, что убивать и поедать ближних нельзя. Я обратился за советом к высшей силе, которая меня вдохновляет, и она заверила, что вывод сей неопровержим.

Невозможно отрицать, что овцы, коровы, олени, птицы и рыбы суть наши ближние. Они отличаются от нас в некоторых отношениях, но отличия эти немногочисленны и второстепенны, тогда как черты, для нас и для них общие, многочисленны и существенны. Если скверно было убивать и поедать ближних людей, то не менее скверно убивать и съедать рыбу, птицу и мясной скот. Птицы, животные и рыбы имеют такое же право жить, доколе смогут, непотревоженные человеком, как человек имеет право жить, не боясь посягательств со стороны ближних. Эти слова, позвольте еще раз заверить вас, принадлежат не мне, но высшей силе, меня вдохновляющей.

Признаю, что животные злоумышляют друг против друга, а иные из них заходят так далеко, что покушаются и на человека; однако надо понять, надо ли нам брать пример с животных. Нам следует, скорее, стремиться их наставлять и вразумлять, дабы внушить им лучшие понятия о должном. К примеру, убить тигра, который живет, питаясь плотью убитых им мужчин и женщин, значит низвести себя до уровня тигра, а это недостойно человека, желающего, чтобы высшие принципы руководили им и в мыслях, и в делах.

Незримая сила, чьи откровения дарованы меж вас мне единственному, повелела сказать, что пора оставить в прошлом варварские обыкновения предков. Ежели знания ваши о мире лучше, чем у них, значит, и деяния ваши должны быть лучше их деяний. Высшая сила повелевает, дабы вы воздерживались от убийства любых живых существ с целью их съедения. Единственная животная пища, которую дозволено есть, это мясо птиц, зверей или рыб, которые умерли естественной смертью, и чьи тела были вами найдены, или тех, что были рождены преждевременно, или же столь изуродованных в результате несчастного случая, что было бы актом милосердия избавить их от страданий; допустимо также есть мясо животных, которые совершили самоубийство. Что касается растений, можете употреблять в пищу все те из них, что позволят вам есть их безнаказанно».

Столь мудро и красноречиво вещал пророк, и так ужасны были кары, коими грозил он тем, кто ослушается, что он привлек на свою сторону наиболее образованную часть населения, а вскоре ее примеру последовали — или сделали вид, что следуют, — и беднейшие слои. Узрев торжество своих принципов, он отошел к праотцам и, без сомнения, сразу и без остатка слился с незримой силой, чьим благоволением он в столь исключительном порядке наслаждался ранее.

Однако не успел он помереть, как некоторые из наиболее пылких его учеников сочли обязанностью дополнить и улучшить его предписания. Пророк разрешал употреблять в пищу яйца и молоко, но ученики его решили, что съесть свежее яйцо — значит погубить будущего цыпленка, а это почти то же, что убить цыпленка живущего. Несвежие яйца, пролежавшие так долго, что из них почти наверняка никто уже не мог вылупиться, есть разрешалось, хотя и скрепя сердце; но яйца, выставляемые на продажу, следовало предъявлять инспектору, который, убедившись, что яйца протухли, снабжал их меткой «пролежало не менее 3 месяцев» — и с какой даты. Вряд ли нужно пояснять, что эти яйца использовались лишь для готовки чего-нибудь из потрохов, да еще в медицинских целях, когда срочно требовалось рвотное средство. Молоко же запрещалось полностью, поскольку его нельзя было получить, не лишив при этом некоего теленка пищи и тем самым не подвергнув опасности его жизнь.

Понятно, поначалу было много таких, кто наружно соблюдал правила, но пользовался каждой возможностью побаловать себя, втайне предавшись привычным наслаждениям. Вдруг обнаружилось, что животные стали регулярно умирать естественной смертью при подозрительных обстоятельствах. Опять же, суицидальная мания, до того свойственная исключительно ослам, обратилась в опасное поветрие, распространившееся среди таких обладающих высоким уровнем самоуважения созданий, как овцы и коровы. Поразительно, как иным из этих несчастных удавалось пронюхать, что где-то — бывало, за милю от них — имеется мясницкий нож, они стремглав неслись в то место и напарывались на острие, ежели, конечно, мясник не успевал вовремя убрать нож у них с дороги.

Собаки, всегда столь законопослушные в отношении домашней птицы, ручных кроликов и молочных поросят, не говоря об овцах и ягнятах, внезапно то там, то здесь, вырвавшись из-под контроля, принимались убивать всех, кого им было строго-настрого велено не трогать. Считалось, что любое животное, которое загрызла собака, умерло естественной смертью, ибо тяга к убийству заложена в песьей натуре, и если собака до сих пор воздерживалась от того, чтобы вредить обитателям скотного двора, так лишь потому, что натура эта была обуздана дрессировкой К несчастью, чем чаще стали проявляться