Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
Следуя руслу одной из рек, Джерард дошел до кромки океана; за его спиной высились родные холмы — гряда за грядой, разделенные глубокими лощинами; тени облаков и солнечные блики окрашивали их в разные оттенки зелени; по обе стороны от него раскинулся пустынный берег с мрачной неряшливой линией прибоя; река — мелководный быстрый поток, тонкой струйкой несущий воду с гор, — бесшумно впадала в неподвижные глубины. Что за безотрадная картина! На противоположном берегу реки, у самого ее устья, виднелась грубо сколоченная хижина без кровли; возможно, когда-то ее построили как времянку для проводника, а теперь она стояла заброшенная. Рядом росло чахлое дерево — сухое, скелетообразное, поросшее мхом; вокруг высились дюны, а над головой кричала чайка, парившая над этой картиной запустения. Джерард сел и заплакал; он сбежал от своего злого отца, но не нашел мать; даже юному воображению судьба представлялась мрачной и унылой, как окружающий пейзаж.
Глава XX
— Не знаю, зачем я так подробно пересказываю тебе все это. Поспешу скорее закончить. Два месяца Джерард скитался в окрестностях Дромора. Увидев заброшенный дом, укрытый деревьями и спрятанный в лесистой части холмов, уединенный и мирный, он подумал: а вдруг мама там? Он пробирался туда и обнаруживал всего лишь хижину пастуха, где тот проживал в нищете со своим шумным семейством. Деньги скоро кончились, он отправился в Ланкастер, продал часы и вернулся в Камберленд. Одежда и обувь протерлись до дыр; он часто ночевал под открытым небом и питался овечьим молоком и черным хлебом. Он все еще надеялся найти мать и боялся снова попасть в руки отца. Но вскоре воодушевление его покинуло, и одинокая жизнь стала казаться все более безрадостной; он почувствовал себя слабым беспомощным мальчиком, всеми брошенным, и решил, что ему ничего не остается, кроме как лечь и умереть.
Тем временем крестьяне заметили его и узнали; отцу сообщили о его местонахождении. Обстоятельства его исчезновения предали огласке; в газетах писали о таинственной пропаже мальчика, и гордый сэр Бойвилл обнаружил, что его теперь не только жалеют из-за случившегося с женой, но и подозревают в жестокости по отношению к единственному сыну. Поначалу он и сам пришел в смятение, но, когда узнал, где мальчик, и понял, что в любой момент может привезти его домой, более кроткие чувства сменились яростью. Он отправил к сыну учителя, чтобы тот вернул его. С помощью констебля Джерарда схватили, обращались скорее как с преступником, чем с несчастным заблудшим ребенком; привезли обратно в Бакингемшир, заперли и забаррикадировали в комнате, лишив свежего воздуха и движения; ему читали нотации, угрожали и унижали. Мальчик, привыкший к излишней даже свободе и снисходительности, поначалу поразился подобному обращению, а после пришел в дикое негодование. Ему сказали, что не выпустят его из комнаты, пока он не подчинится. Мальчик решил, что его принуждают дать показания против матери, и готов был скорее умереть. Несколько раз он пытался сбежать, и всякий раз его возвращали и удваивали суровость по отношению к нему. Слуги связывали ему руки и пороли розгами, пока наконец он не дошел до отчаяния и не вздумал уморить себя голодом, а однажды пытался подкупить слугу, чтобы тот принес ему яд. Доверчивое благочестие, привитое ему кроткой матерью, было уничтожено злонамеренной жестокостью отца и его туповатого приспешника Картера. Больно вспоминать об этих обстоятельствах и представлять восприимчивого беспомощного ребенка, с которым обращались бесчеловечно, как с рабом на галере. В таких условиях Джерард вырос и стал таким, каким ты видела его в Бадене: угрюмым, свирепым, погруженным в меланхолию и отчаяние.
Через некоторое время он обнаружил, что от него требовалось лишь не убегать из дома снова. Узнав об этом, он написал отцу. С ужасом он описывал издевательства, которые ему пришлось вытерпеть, условия своего заключения и поведение мистера Картера. Он не хотел, чтобы его письмо выглядело слезной мольбой, но вышло именно так, и даже сэр Бойвилл не устоял. Его глупая гордыня не позволила ему выказать сожаление; он по-прежнему укорял сына и заявлял, что простит его лишь на определенных условиях, но уволил учителя и выпустил Джерарда из заточения. Будь отец более великодушным и способным на раскаяние, это, возможно, свело бы на нет последствия его жестокости, но он таким не был, и потому Джерард не испытывал благодарности; его жизнь была спасена, но больше не приносила ему радости. Друзей у него по-прежнему не имелось; он чувствовал себя сиротой, которому никто не готов подарить свою привязанность, а воспоминание о невыносимом заточении, которым ему грозили, если тому вздумается злоупотребить дарованной свободой, терзало, как пропитанная кровью Несса одежда терзала Геракла[16], и благородная пылкая натура стенала под тяжестью невыносимых воспоминаний о пережитом рабском обращении.
Ты видела его в Бадене; я тоже впервые встретила его там. Мы с матерью приехали сразу после вашего отъезда и познакомились с сэром Бойвиллом. Он тогда был еще красив, имел огромное состояние, а светскую львицу не пугали качества его характера, противоречившие тонкой натуре Алитеи. Такой уж была моя мать. Между ними возникло что-то вроде симпатии, и они поженились. Она предпочла брак вдовству, а он привык к преимуществам, которые дарит семейный уют, и, несмотря на пережитую катастрофу, не любил холостяцкую жизнь. Итак, они заключили брак; мне тогда было восемнадцать лет, я только, как это называется, вышла в свет и стала сестрой моему милому Джерарду.
Я горжусь, вспоминая, насколько полезным для него оказалось мое общество. Вскоре после вашего отъезда он снова свалился с лошади, точнее, опять погнал ее со склона и упал. Лошадь рухнула на него, и он сломал ногу. Он долго был прикован к постели, а я стала его преданной сиделкой и подругой. От природы я наделена жизнерадостным нравом, но смогла посочувствовать его печалям. Постепенно я заручилась его доверием. Он все мне рассказал и поделился своими чувствами. Под моим влиянием он стал спокойнее. Он начал сожалеть, что из-за пережитых испытаний почти превратился в того,
