Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
Им предстояло отплыть на рассвете; вечером новый друг пришел прощаться. Элизабет избегала разговора о совместном путешествии и настояла, чтобы утром он не приходил и не провожал их. Хотя она была любезна и попрощалась с ним с теплотой, чтобы он не обиделся, он все же угадал, что его не хотят видеть, и это усугубило его меланхолию, хотя подсознательно он чувствовал, что так будет лучше. Элизабет передали, что он пришел, и она покинула Фолкнера и вышла к нему. Прощаться было тяжело; она знала, что больше его не увидит, и понимала, что их расставание не случайно, а произошло по воле ее отца, который в будущем, возможно, снова попытается вмешаться и их разлучить. Когда она вошла, юноша стоял у окна и смотрел на море, раскинувшееся внизу, спокойное, как озеро, и синее, как склонившийся над ним полночный небосвод. Был мягкий, приятный и бархатистый июльский вечер, но лицо Невилла являлось полной противоположностью безмятежной природе. Его глаза казались колодцами бездонной грусти. Опущенные веки придавали глазам выражение неотразимой кротости, отчего их меланхоличная серьезность сделалась еще прекраснее. Кожа его была оливковой, но такой нежной, что под ней просматривались все жилки. Полные изящные губы свидетельствовали о пылкости и чувствительности его нрава; стройное молодое тело, казалось, сгибалось под тяжестью дум и печали. Сердце Элизабет забилось чаще, когда она приблизилась и встала рядом. Оба молчали, но он взял ее за руку, и они почувствовали, что слишком сильно жалеют о предстоящем расставании, чтобы ограничиться формальной благодарностью и прощанием.
— При мысли, что я вас больше не увижу, — промолвил Невилл, словно отвечая на ее вопрос, хотя она не произнесла ни слова, — я очень расстроился, но чувствую — уверен, — что так будет лучше. Вы не знаете, что за ужасные мысли обычно мной владеют, и не знаете причину, почему жизнь для меня — нежеланная обуза. Это не новое чувство — оно сопровождает меня с десяти лет. Раньше, когда я еще не умел сдерживать его и им управлять, это было невыносимо; потому в детстве я был обречен на одиночество, ибо вид людей вызывал у меня отвращение и я гневался на Господа за то, что тот меня создал. Сейчас это прошло; нет, скажу больше: сейчас у меня есть цель, священная миссия, которую я должен исполнить, невзирая на все препятствия, даже если это кажется невыполнимым. Бывало, я сталкивался со сложностями и боялся, что ничего не добьюсь; я отчаивался, но никогда, пока не встретил вас, не получал удовольствия ни от чего, кроме следования своей цели. Рядом с вами я порой забывал о себе и даже почти забыл о своем предназначении, а это неправильно. Я должен вновь взвалить свою ношу и ни на шаг не отклоняться от данного самому себе обещания — достичь успеха, даже если ради этого придется умереть.
— Не говорите так, — ответила Элизабет, глядя на него со смесью жалости и восхищения. Его лицо выражало гордость и печаль — лицо человека, который много выстрадал. — Если ваша цель благородна — а я в этом не сомневаюсь, — вас непременно ждет успех или награда за старания, равноценная успеху. Мы снова встретимся, и я еще увижу вас счастливым.
— Когда это случится, мы обязательно встретимся; я найду вас хоть на краю света, — заявил он даже с большей горячностью, чем обычно. — До тех пор я постараюсь не видеться с предметом своего интереса и не возобновлять нашу дружбу, которой лучше закончиться здесь и сейчас. Вы слишком добры и милы и не должны расстраиваться при виде моих страданий, а я буду страдать, пока моя миссия не будет выполнена. Даже сейчас я жалею, что встретил вас, хотя это чувство обусловлено моей дурацкой гордостью. Скоро вы снова услышите мое имя и, если еще не знаете мою несчастную историю, узнаете ее и увидите, как мне сочувствуют; вы поймете почему и тоже станете меня жалеть. Я бы хотел избежать даже вашего сочувствия — вообразите же, насколько мне тяжко получать его от других, — и все же я вынужден принимать его или сторониться людей, что я и делаю. Но это изменится. Уверен, однажды я смогу избавиться от лежащего на мне клейма. Эта уверенность, эта абсолютная оптимистическая вера помогла мне измениться; мои детская несдержанность и свирепость сменились стойкостью и решимостью.
— Да, — отвечала Элизабет, — помню, я однажды видела вас в Бадене — много лет назад, когда была еще маленькой девочкой. Вы же были там четыре года назад? Помните, как вы упали с лошади и вывихнули руку?
Лицо Невилла исказилось, будто ему в голову пришла странная и безумная мысль.
— Помню ли я? — воскликнул он. — Да! Помню прекрасную девочку… я тогда подумал, что так могла бы выглядеть моя сестра, если бы я не был одинок, если бы судьба — жестокая, неумолимая, ужасная судьба — не лишила меня ее, как лишила всего остального — всего, благодаря чему мое раннее детство напоминало рай. О да, я помню; значит, я снова встретил вас — ту, кого втайне называл сестрой! Не странно ли это?
— Вы правда называли меня так? — сказала Элизабет. — Ах, если бы вы знали, какие странные мысли тогда приходили мне в голову; я хотела, чтобы мой отец стал вам другом вместо того, другого, о котором так нелестно отзывались — возможно, несправедливо…
Тут он снова помрачнел, потупился, и лицо его сперва исказилось отчаянием, а затем стало гордым, даже ожесточившимся, и он пуще прежнего напомнил ей того мальчика из Бадена.
— Лучше вам не знать о зле, что меня преследует, — продолжил он, — ни к чему и вам терпеть унижение и бесчестье, провоцирующие в человеке ненависть и презрение к миру. Прощайте; мне жаль вас покидать, но я чувствую, что это к лучшему. Мы еще встретимся в более счастливое время, и вы вспомните, что когда-то мы были знакомы. Храни вас Бог — вас и вашего дорогого отца; уверен, Господь вас не оставит! Мы встречались уже дважды; третий раз, если верить примете, станет испытанием нашей дружбы, а до тех пор — прощайте.
На этом они расстались. Если бы мысли Элизабет не были всецело заняты заботами о Фолкнере, она бы сильнее переживала из-за разлуки и больше размышляла о загадочном проклятье, омрачившем жизни единственных двух людей, приоткрывших ей свою душу и сокровенные чувства. Но она вернулась к постели отца
