Руны земли - Георг Киппер
При такой дотошности всегда трудно сделать первый шаг. Хорошо, когда рядом отец или такой лихой воитель, как Ульвкелль, у которого все спорится, что в походе, что в усадьбе. Не станет ли Хальвдан слишком умным правителем, пребывающим в сомнениях, справится ли с таким выбором, когда решение принимается быстро, как удар меча? Пойдут ли за ним воины старой дружины, растившие его все эти восемь лет морских походов и три года покорения округи Алдейгьи? Вопросы возвращались к Эйстейну, как и к любому отцу.
Но вот послышались шаги сына. Эйстейн взглянул на двери. Исгерд перехватила его взгляд. Юная танцовщица крутила колесо, и платье ее опадало, обнажая и вновь скрывая юное тело. Стирманы, впередсмотрящие и знаменосцы кораблей весело гудели от такой забавы. Тут двери открылись, и вошел Хальвдан с людьми.
Эйстейн, конечно, зря беспокоился: словно стая матерых волков вошла в халл. Впереди сын, мягкий и опасный. Серые глаза, видящие сразу всех в халле, спокойные движения не двадцатилетнего забияки, а воина, прошедшего десятки битв на суше и на море. Улыбнулся, глядя на танцовщицу. Повел головой, убирая светло-русые волосы со лба. Прошел на скамью напротив отца, за ним его друзья детства, ближайшие соратники, с которыми он вырос и прошел первые испытания, у всех могучие плечи, бычьи шеи, острые глаза и похожие на вызов улыбки.
Юные ходоки по натянутым веревкам, спустившись на землю, перебрасывали теперь факелы между высокими столбами, и сполохи света метались по балкам и стенам халла. Эйстейн взглянул в глаза Хальвдана.
– На нижние пороги Олхавы пришел прусский купец, – ответил сын. – У него двенадцать человек вэрингов. Говорят, потеряли корабль и почти весь товар на Ильмери во время шторма. Добрались до Хольмгарда, где Эгиль-херсир помог им. Говорят, он хорошо их принял, они показали от него знаки, но теперь просятся перезимовать здесь, в Алдейгьюборге, чтобы завязать знакомства на будущее.
– Что за люди?
– Купец Альгис, вэрингов ведут два брата, обоих зовут Грим, люди Хрольфа-конунга, что правит криевисами, ливами и латами на Дуне-реке.
– Не о нем ли мы слышали на берегу в Ливланде? Купцы из богатых краев – хорошая новость! Им, наверное, есть что рассказать.
– Я так и решил, отец… и велел пропустить их.
– Хорошо. Что там за шум?
Из-за дверей высунулся дренг.
– Финны просят мяса! Пришли все ряженые.
Эйстейн взглянул на Исгерд. Она напомнила:
– Я говорила тебе вчера, что во время забоя скота здесь есть такой обычай: дети с девушками просят у бондов свежего мяса, поют песни, желают скотине пережить зиму, а коровкам весной отелиться. Никто не отказывает – этот дар приносит удачу. Я все уже приготовила. – Исгерд повернулась к прислуге: – Принесите вареной свинины и кровяной колбасы, чтобы каждый мог подать им. По три раза!
Эйстейн поднял бровь – он ценил предусмотрительность. Впустили толпу маленьких чумазых финнов в пестрых тряпках, мхе и бересте. Тоненькие голоса затянули грустную песенку. Совсем маленькие лишь зыркали глазенками, прячась за подолами старших сестер. Те строили несчастные лица и жестами показывали, как им плохо и голодно. Трэлли пронесли блюдо с кусками мяса. При виде такого изобилия лесные человечки заверещали пуще прежнего. Одна девчонка с огромными синими глазами, вся в веснушках – как видно, заводила, – остановилась перед Эйстейном, то протягивая к нему ручонки, то прижимая их к животу или рту, укоризненно качала головой, пела ужасно жалостливо. Эйстейн взглянул на Исгерд, та кивнула, и он с улыбкой подал попрошайке мясо. Все его воины протянули свои лапищи к детям. Мясо исчезло где-то в лохмотьях, а голоса вместо жалостливых стали назидательными. Эйстейна рассмешило представление: дети поджимали губы, важничали, явно обвиняя его людей в жадности.
Ручонки опять протянулись к нему, он с улыбкой хотел протянуть детям кусочки мяса, но заметил знаки Исгерд. Она изобразила строгое лицо. Эйстейн вспомнил ее рассказы и тут же нахмурился, выпучил глаза, девчонка схватила кусок мяса с визгом ужаса. Хальвдан усмехнулся, глядя на отца, и отдал кусок мяса без игры. Исгерд покачала головой. Кое-кто успел повторить за Эйстейном. Дети с криками нарочитого страха сбежались к дальнему концу длинного очага и, прыгая по кругу, запели радостными голосами. Исгерд перевела веселую песенку:
– Желают добрым хозяевам, чтобы скот их не болел, чтобы дети росли большими и крепкими, чтобы в доме был достаток и радость, как у них сейчас! Просят, чтобы кончилось время Чужого, чтобы скорее пришло время пастухов! Пастухи погонят маленьких телят, и козлят, и ягнят, и поросят, и гусят, и утят на зеленую траву, на зелену мураву.
Детская орава прыгала, блеяла, крякала и хрюкала, выкрикивая время от времени слова про зеленую траву. Исгерд показала руками Хальвдану, что теперь он должен их выгнать в поле как пастух, и он, нисколько не стесняясь, вскочил и начал нежно выгонять своими ручищами детвору к выходу. Зверята заметались от скамьи к скамье, все так же хрюкая, помыкивая и поблеивая, пытаясь выпросить еще мяса. Эйстейн, перехрюкиваясь и перекрякиваясь с девчонками, одарил их кровяными колбасками, хлопнув напоследок пониже пояса.
Здоровенные парни Хальвдана вскочили вслед за своим форингом и, свободно перемахивая ножищами через мелюзгу, с плясками запели песни своей далекой родины о будущем лете. Праздники на севере везде одинаковые, только языки разные.
* * *
В эти дни после забоя скота, когда первые морозы только сковали землю, когда во всех домах до отвала наелись свежего мяса, а в бочках засолили его на год вперед, было принято поминать предков, относить на могилы пироги с рыбой и вареные яйца.
На погребальные холмы, сооруженные поколения назад за рекой, напротив Алдейгьюборга, собирались плакальщицы из разных племен, уже не из-за дорогих подарков, а по обычаю, старые и молодые, но всегда лучшие. Плакали и слушали друг друга на могилах чужестранных воинов, на могилах не своих предков.
Велика эта земля и обильно полита кровью, и холодные реки, как вены, пронизывают ее заросшие лесом равнины. И по всей земле на поминальных холмах в эти предзимние дни плакали женщины по отцам, мужьям, сыновьям и братьям, ушедшим на вечный и безмолвный север.
Местного обычая придерживалась и Исгерд, дочь далекого Гётланда. За три года после смерти мужа эта неяркая и невозделанная должным образом земля по берегам широкой реки перестала
