Дочери служанки - Сонсолес Онега
Она миновала бульвары от улицы Карранса до улицы Генуи, которая привела ее на красивую площадь Колумба, и дошла до дворца Буэнависта на проспекте Хосе Антонио Примо де Риверы. Впервые покинув свой город, она чувствовала себя так далеко от него и «так близко», добавила она мысленно, так говорила донья Инес о Кубе и том, что жалеет о своем отъезде.
Размеры Мадрида произвели на нее впечатление. Но Кларе не хватало красного гранита, из которого в Галисии много чего строили еще со времен кельтов. Она обратила внимание на то, что на зданиях из красного кирпича не было трещин и вообще никаких следов от дождей, которые так часто идут на ее земле.
Чувство свободы, которое появилось при въезде в город, усилилось.
Клара никуда не торопилась. Ее никто не ждал. Никто не узнал ее, когда она вошла в кафе «Небраска» – символ современности, принесенной Эйзенхауером[98], – и заказала кофе и булочку с маслом. Завтрак показался ей несколько другим на вкус, но она с удовольствием его съела, наблюдая за пожилыми парами, которые сидели в кафе, сделав паузу в утренней прогулке. Она так же внимательно рассматривала служащих – все в одинаковой униформе, очень чистые и аккуратно причесанные. И наконец она переключила внимание на пирожные в стеклянных витринах. Она никогда не видела такого разнообразия: с шоколадом и без, или с глазурью, круглые и продолговатые, начиненные кремом или взбитыми сливками.
Она провела там какое-то время, и когда в чашке не осталось кофе, она заказала еще одну, не отказав себе в удовольствии повторить заказ и просмотреть бесплатную газету, лежавшую на каждом столике. Первые страницы посвящались политике, но она пролистала их до раздела культура. В Мадриде шли фильмы Джека Клейтона[99], рекламировали Росио Дуркаль[100] в фильме «Девочка с цветами клевера». Женщины из иллюстрированного журнала «Белое и черное» равнодушно сияли среди рекламы шерстяных тканей, воротников из нутрии, коротких жакетов на одной пуговице, кружевных и муслиновых платьев для коктейля.
Она позавидовала жителям Мадрида и моделям, которые позировали фотографу, таким стройным и элегантным.
Таким свободным.
Когда она решила, что хватит сидеть в кафе, она вышла и отправилась в обратном направлении по Гран Виа до площади Сибелес и дальше до Национальной библиотеки, куда ей захотелось войти.
Но она этого не сделала.
Она подумала, уже слишком поздно. Для всего. Раньше надо было завоевывать этот мир.
Клара подумала о том, что она потеряла, о карьере, для которой у нее не было образования, о колледже, куда не ступала ее нога, и о любви, которой она так и не узнала, хотя стремилась к этому всей душой.
И еще о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы дон Густаво признал ее своей дочерью. Как бы ее воспитали. За кого выдали бы замуж. Сколько детей она могла бы принести в этот мир.
Она не могла не задать себе все эти и многие другие вопросы, тревожившие ее воображение. Необходимо было все привести в порядок, расставить по своим местам и понять наконец, кто она такая. Конечно, она прожила жизнь во лжи, но у нее было право узнать правду.
Пусть она была унижена все эти годы.
Пусть осталась только одна тонкая нить, за которую можно потянуть, но Клара решила, что немедленно сделает то, с чем хотела разобраться сразу, как только приехала в столицу. Этот город в лоскуты порвал на ней одежду, оставив обнаженной беззащитную плоть. Окруженная ложью, Клара чувствовала себя так, словно прожила жизнь в чужой шкуре.
Учитывая возраст, ей оставалось не так уж много времени.
И столько вопросов не имели ответа.
Она инстинктивно направилась на улицу Монте Эскинса.
Необходимость закрыть все счета и сложить на столе все детали головоломки стала наваждением, и только один человек, никогда не осуждавший то, что он видел в Пунта до Бико, и желавший знать, кто такая Клара и откуда она взялась, мог хотя бы выслушать ее рассказ.
И еще кое-что, более важное: ей необходимо было выслушать его.
Был уже полдень, когда она пришла на улицу, где жил Пласидо. Номер его дома красовался на здании в классическом стиле между глухими стенами, образовавшимися в период первого расширения Мадрида, раньше здесь располагались особняки аристократии XIX века. На крыльце у главного входа консьерж курил сигарету, оживленно беседуя с каким-то мужчиной. Клара села на скамейку в нескольких метрах от них и стала ждать. Она посмотрела на верхние этажи и попыталась угадать, где именно жил Пласидо. Куда выходят его окна – на улицу или тут есть внутренний двор? Что он видит в окно, когда просыпается, и видно ли ему луну, когда ложится спать? Она взглянула на свои туфли, на сумку, прижатую к животу, и показалась себе маленькой и ничтожной доньей «никто и звать никак» в огромном городе, который не обойти пешком; власть и руководящее положение остались на «Светоче», здесь она была одна и чувствовала себя совершенно потерянной, впрочем, выглядела хорошо, это правда, и была тщательно накрашена, хотя тени на веках и помада на губах немного поблекли за последние несколько часов.
Мужчины наконец закончили беседу, консьерж повернулся, вошел в вестибюль и закрыл за собой дверь. Все произошло очень быстро, за несколько секунд.
– Послушайте! Послушайте, извините!
Никто ее не услышал. Клара вскочила, подошла к окну и постучала. Консьерж обернулся и открыл тяжелую железную дверь.
– Слушаю вас, сеньора. Вы застигли меня врасплох. Я закрыл входную дверь.
– Здесь живет Пласидо Карвахаль? – спросила она напрямую.
Консьерж сразу же ответил: «да», живет в бельэтаже и он только что вернулся. Он посмотрел на часы.
– В это время дон Пласидо обычно собирается обедать.
– Можете сказать ему, что к нему пришли?
– А как вас представить, сеньора?
– Скажите, здесь Клара из Пунта до Бико.
– Пунта до Бико? А где такое?
– Провинция Понтеведра. Недалеко от Виго, – нетерпеливо ответила она.
– Прекрасный край!
– Так и есть.
– Проходите, пожалуйста, – пригласил ее консьерж.
Клару удивил холод мраморного вестибюля и множество зеркал, в которых она отражалась. Консьерж направился к лестнице и махнул рукой, чтобы гостья поднималась.
Она указала на лестницу и спросила:
– Вы со мной не поднимитесь?
– Я лучше подожду здесь.
Минуты показались ей вечностью. Клара взяла себя в руки, подумав, что, в конце концов, ей нечего
