Дочери служанки - Сонсолес Онега

Он спросил про Хайме, с тем же результатом. Его определили в Компостелу.

Он спросил про Исабелу и узнал, что ее унес грипп в 1918 году.

Наконец он спросил про Ренату.

– Она умерла, дон Густаво, – сказала Лимита.

– За несколько дней до того, как Каталина уехала в Аргентину, – добавила Мария Элена.

– А Доминго?

– Он тоже умер, сеньор.

– А Клара?

– Что вы хотите узнать о Кларе, сеньор? – спросила Лимита.

– Где она?

– На работе.

Дон Густаво повернулся и вышел из кухни, мысли у него в голове носились вихрем, а усмешка обозначила его «пиррову победу». Он вернулся в библиотеку и стал ждать возвращения доньи Инес, которая не заставила себя ждать.

Супруга обнаружила его на привычном месте – на софе, с очками на носу, листающим какую-то книгу.

– Так значит, Рената умерла, – сказал он, тщательно выговаривая слова. – Почему ты мне об этом не написала?

– Что бы это изменило?

Дон Густаво не ответил.

– Ты ведь приехал на свадьбу сына, так?

– Я приехал, чтобы ее не допустить.

– Свадьба будет во что бы то ни стало.

– С дочерью служанки – нет.

– У невесты есть имя, ее зовут Клара.

– Мне все равно, как ее зовут. Весь Пунта до Бико знает, что она дочь одной из служанок, – сказал он, повысив голос.

– Каким бы диким тебе это не казалось, я бы сама хотела родить на свет такую дочь, как эта девушка. Я сделала ее похожей на себя. Я воспитала ее настоящей сеньоритой, которая не нуждается в благородном происхождении, чтобы выйти замуж за твоего сына.

– Ты не отдаешь себе отчета в том, какую ошибку собираешься совершить.

– А ты не способен привести ни одного аргумента, чтобы меня разубедить.

В тот момент он понял, что единственным аргументом может быть только правда.

– У меня их много, но достаточно и одного.

– Так скажи мне.

– Ты не заслуживаешь страдания, которое тебе принесет это знание, – понизив голос, сказал дон Густаво.

Он встал с кушетки, подошел к ней и поцеловал ее в лоб.

– А сейчас пойдем отдыхать. Уже поздно.

Глава 32

Донья Инес достала из комода свадебный портрет, который когда-то привезла с Кубы в чемодане, и поставила на его обычное место на комоде орехового дерева, откуда со временем он был убран в ящик для белья. Она разделась за французской ширмой и надела шелковую ночную рубашку с кружевами, которую много лет не носила, поскольку сомневалась, будет ли она ей впору. Она убедилась, что рубашка ей в самый раз, а это значило, что сменявшие друг друга дни календаря не оставили следа на ее бедрах. Она не понимала своих чувств. Она не собиралась его соблазнять, она была скорее в смятении, однако что-то в ней еще оставалось от былой любви.

Дон Густаво выждал время, прежде чем войти в спальню. Он хотел дать ей время решить, оставаться ли ему на ночь с ней рядом или навсегда выставить его вон и отправить в одну из пустующих комнат замка. Он негромко постучал в дверь и дождался, пока донья Инес не сказала: «Можешь войти». Он нашел ее во всей красе: водопад волос струился по обнаженным плечам.

– У меня есть право спать здесь?

– Ты все еще мой муж.

Донья Инес отвернула простыню на его стороне кровати, на той самой, где они занимались любовью и где она родила Клару, на той самой, где она проводила бессонные ночи, и, прежде чем сон заглушил гнев, накопившийся за годы, сказала:

– Три года назад у нас была серебряная свадьба.

На следующее утро донья Инес проснулась, когда первый солнечный луч проник на террасу Сиес. Она привела себя в порядок, оделась и спустилась к комнате Клары. Она стучала в дверь, пока девушка, сонная и непричесанная, не приоткрыла ее, услышав голос сеньоры.

– Никуда не уходи.

– Вы же сказали, чтобы я ушла.

– Это если не будет других распоряжений. А сейчас – это приказ.

Она не вернулась в спальню. Она прошла в гостиную, опустилась в кресло и просидела там до тех пор, пока обычные домашние звуки не увели ее от раздумий. Леопольдо ушел в школу, служанки занялись своими обязанностями, она услышала, как в спальне льется вода из крана, и подумала, что дон Густаво, наверное, уже готов к завтраку. Она распорядилась накрыть на стол в главной гостиной, достать лучший фарфор, постелить льняную скатерть и не доставать хлеб из печи до тех пор, пока сеньор не займет свое место во главе стола, которое он и занял, уже не задавая вопросов.

Клара появилась под руку с доньей Инес. Она была на полголовы выше сеньоры. Очень красивая, в вышитой понизу юбке, из-под которой виднелись новые туфельки, и в блузке из газа, дышавшей чистотой. Волосы были заколоты гребнем, такая прическа открывала лицо и подчеркивала голубизну глаз, похожих на озарявшие ее облик сапфиры. Рука доньи Инес чувствовалась и в том, что лебединую шею Клары обвивало жемчужное ожерелье.

Дон Густаво поднялся со стула в знак приветствия.

– Ты Клара.

– Да, сеньор Вальдес.

Клара опустила глаза в пол.

– Подними лицо. Ты прекрасна, – сказал дон Густаво.

Он почувствовал, как у него закипела кровь.

Ощутил дрожь в ногах.

И укол в сердце.

Образы прошлого вернулись к нему до боли, как от удара хлыстом.

Живая плоть и кровь.

Раненая совесть.

Правда, которая была нужна донье Инес, носила имя Клара.

Но в конце концов природная трусость взяла свое.

– Давайте же завтракать, – предложила донья Инес.

Служанки внесли подносы с кофе, хлебом и оливковым маслом, которое всегда ставили на стол. Сеньора велела им уйти. Она сама все расставила на столе и, прежде чем снова сесть, закрыла дверь в столовую.

– Клара, это отец твоего суженого. Он вернулся из Гаваны, чтобы познакомиться с тобой и присутствовать на свадьбе в июле. Мы долго жили врозь, но я уверена, он благоволит браку, который будет заключен между тобой и нашим сыном Хайме.

Дон Густаво мог бы ответить на каждое слово супруги, но горло словно сдавила петля приговоренного к смерти.

– Я… – прошептала Клара.

– Тебе необязательно что-то говорить.

– Я все-таки хотела бы сказать, с вашего позволения.

Клара подождала ее согласия.

– Я благодарна донье Инес за любовь и заботу, которую всегда ощущала. В ответ я старалась быть трудолюбивой и исполнительной. Теперь, сеньор Вальдес, я бы хотела заслужить ваше доброе отношение и