Звезда морей - Джозеф Виктор О'Коннор
Порой по ночам он обводил взглядом свой опрятный домок. Для райской жизни в нем не хватало лишь одного. Но то, чего в нем не хватало, Малви не любил называть.
Убийца обнаружил, что ему приятно общество детей. Его трогало их любопытство и простодушие, их неподдельное восхищение простыми вещами. Камень, перышко, обрывок парусины — из этого можно было сложить чудесную историю. Больше всего ему нравились самые бедные, маленькие сопливые мальчишки и лохматые девчонки, ходившие в школу в обносках старших братьев и сестер. Учиться они не любили, и Малви их ничуть не винил, однако настаивал, чтобы они присутствовали на уроках. По-настоящему им хотелось лишь одного: погреться, забыть о голоде и невзгодах, которые ждали их дома, — ну и, может, услышать доброе слово от учителя-притворы. Малви усматривал полезный урок в том, что порой необходимо притвориться, чтобы добиться от властей своего, и что все учителя в некотором смысле притворяются, однако же им необходимо, чтобы время от времени в них видели учителей. В этом смысле он не чувствовал превосходства перед детьми. Он и сам был беден, знал такую жизнь по своему опыту и лишь хотел поделиться им с учениками.
Порой с детьми бывало трудно, они не слушались, некоторые со злорадным удовольствием изводили Малви. Но он ни разу не схватился за розгу, висевшую на стене в классе, а однажды вечером сломал ее и швырнул в пузатую печурку. Побить ребенка — злодейство и нелепость, полагал Малви: все равно что расписаться в собственной никчемности и безволии. Он сознавал, что как учитель никчемен, однако существуют границы, переходить которые нельзя. Ребенок никогда намеренно не причинит тебе боли.
И отвечать на это телесным наказанием — значит признать, что взрослеть бессмысленно.
Убийцу грызло, что он и сам отец, что кровь его течет в жилах другого живого существа, которое он не отважился полюбить. Подобные мысли преследовали его и раньше, но он всегда ухитрялся их отогнать. Теперь, в окружении детей, сделать это было труднее. Каждый ребенок, порученный его заботам, казался призраком его собственного.
Скоро его ребенку должно исполниться тринадцать: ужасный возраст, время, когда так нужен отец, который тебя направит. В жизни каждого бывают минуты, которые выявляют твою истинную суть. И когда такая минута выпала Пайесу Малви, он бежал от нее, точно вампир от света. Его мучили мысли о стойкости покойного отца, о бесконечной заботе матери, о ее преданности сыновьям. Родители никогда его не бросали, какой бы ни настал голод. И чем он воздал их памяти за такую любовь? Бросил единственного внука, который будет носить их имя. Чем он воздал за любовь Мэри Дуэйн? Он не просто обманул ее, но и обрек на позор. Ему ли не знать, как бывает, он часто это наблюдал: одинокая мать — все равно что вдова. Ни один мужчина в Ирландии не согласится растить чужого ребенка. («Кто же купит битое яйцо?» — сказал однажды священник.) Малви лишил ее всякой надежды найти мужа, спутника жизни. Он поступил постыдно, нет ему прощения. Но это чувство вины — трусливая ложь, и он это понимал. Ему невыносима была мысль, что Мэри выйдет замуж за другого.
Почему он ушел? От чего убежал? Испугался голода — или хотел причинить ей боль? Быть может, в глубине души он и правда чудовище? Интересно, кто у него родился, сын или дочь. При мысли о том, что дочь, у него мороз пробежал по спине. Девочка без отца, который даст ей совет, защитит ее. Молодая женщина в мире Пайесов Малви. Завидев ее на улицах Клифдена, они станут ворчать ей вслед: «Шлюхи на дочка». И обрек ее на это Пайес Малви. Это он сделал ее шлюхиной дочкой.
Часто ему снилась ночь, когда он ушел из Коннемары, та страшная ночь, когда разразилась разрушительная буря. Сколько раз он жалел, что не повернул назад, но почему-то с каждым шагом все меньше и меньше находил в себе силы пойти обратно. Он не хотел голодать. Он не хотел умереть. Он любил Мэри Дуэйн, но ужасно боялся. И его эгоизм победил любовь, но допустил это он сам, никто больше: от этого постыдного факта никуда не деться. Ему снилось, как он бежит по лесу, деревья качаются, самые старые падают, листва метелью сыплется с веток. Мосты рушатся в реку, их уносит течение. Он причинил тяжкий вред матери и ребенку. Возможно ли искупить такой тяжкий грех? Получится ли восстановить рухнувший мост? Лежат ли обломки, как прежде, под холодной поверхностью реки? Можно ли по ним перейти эту реку?
Первого сентября сорок четвертого года он сел за стол и написал ей письмо. Он в жизни не писал ничего длиннее: двадцать одна страница с извинениями и мольбами, и он не желал осквернить их ни словом лжи. В юности он любил ее, надеялся, что у них есть будущее; за все эти годы в Англии он не любил ни одну женщину. Жестокость его поступка нельзя оправдать. Он испугался, поддался трусости. И если она примет его, он никогда не причинит ей боли. В Англии с ним случалось всякое — очень дурное. И он совершал дурные поступки. Но самые суровые невзгоды, которые ему довелось перенести, он пережил потому лишь, что знал когда-то она любила его. Он думает о ней каждый день без малого тринадцать лет: в самые мрачные минуты он вспоминает, как его любили.
В полночь он дописал и перечел письмо. Но он понимал, что это неправильно, совершенно неправильно. Словами не скроешь правду о том, что произошло. Он бросил единственную женщину, которую желал, по одной причине — из-за собственной омерзительной слабости. Он порвал письмо и швырнул в огонь.
На следующей неделе поутру на крыльце шкоды Малви поджидал председатель управляющего комитета. Сказал, что пришел по деликатному делу. Ему написала мать Уильяма Суэйлза: она спрашивает, почему сын не отвечает на ее письма. Все ли у него благополучно? Не случилось ли с ним беды? Пробегая глазами взволнованные строки, написанные вдовой, чудовище каким-то чудом изловчилось сохранить спокойствие. Ох уж эта чрезмерная материнская забота, сказал он наконец. Слезы на его глазах были истолкованы как свидетельство сыновней любви.
— Будьте умницей, Уильям, черкните ей строчку-другую. В конце концов, мать у человека одна.
— Непременно, сэр. Спасибо, сэр.
В тот же вечер он собрал саквояж и пешком отправился из Киркстолла в Ливерпуль, куда и пришел через четыре дня. Там он продал книги, прихваченные из школы, и лошадь, которую
