Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
— Мне теперь каждую ночь мучают кошмары, что сражаюсь на арене, что вот-вот погибну, а раньше снился мой родной дом, близкие, знакомые, — пожаловался он на четвертый день.
— Это хорошо. Прошлое покидает тебя. Вернешься домой, и кошмары со временем уйдут, если не будешь ходить смотреть гладиаторские бои, — утешил я.
— Меня теперь на такие зрелища палкой не загонишь! — воскликнул он.
Как знать. С возрастом будет расти желание хоть каким-нибудь способом вернуться в молодость, даже если она была адом.
Глава 38
В эту эпоху я не удалялся далеко и надолго от моря, так что по выходу из порта, точнее, уходу с рейда, где мы грузились с барж, щенячьего восторга не наблюдалось. Да, обрадовался, конечно, однако не так сильно, как Флавия, которая готова была плыть, куда угодно, лишь бы покинуть виллу, в которой ей было жутко скучно, или Рамзес, для которого это был путь домой после многолетнего отсутствия. Наверное, родственники считают его мертвым, хотя он как-то встретил в Риме земляков и передал через них привет своим. Ответ не получил, что ни о чем не говорило. Позволить себе отправить послание может сейчас только состоятельный человек или тот, кто написал таковому, чтобы получатель оплатил услугу. Почтовые службы сейчас работают только на государственные ведомства, руководителей высшего звена. Как-то я рассказал в лудусе, что в будущем люди изобретут приспособления, которые позволят разговаривать, находясь за тысячи миль друг от друга. От меня отмахнулись с ироничными ухмылками: придумает же такое! Во времена телефонов меня так же не принимали всерьез, когда утверждал, что люди научатся физически взаимодействовать друг с другом, находясь на разных полушариях планеты. Мы больше верим в прошлое, чем в будущее.
Подняв паруса, рванули с попутным северо-западным ветром к Мессинскому проливу. День был теплый, солнечный. На полуюте матросы установили три шезлонга, на которых я расположился с Флавией и Рамзесом. На низком четырехногом столике бронзовый пузатый кувшин с пониженным центром тяжести, чтобы не переворачивался при качке, в котором терпкое красное вино, купленное мной у другого торговца, и сушеный инжир. Мы все трое обожаем сладкое. Верная примета гладиаторов. Болтаем о всякой ерунде, но только не о своем рискованном прошлом.
— У меня были сомнения, остаться в своей деревне и купить финиковый сад или перебраться в Александрию, приобрести большую лодку и заняться ловом рыбы. Пока жил на вилле и смотрел, как Крокута обрезает деревья и виноградную лозу, склонялся к первому, сейчас решил, что второе лучше! — весело поделился Рамзес своими планами.
Я не все время торчал на стапеле, наблюдая за строительством тендера. Иногда ходил на охоту, а сразу по приезду и в начале весны сделал обрезку фруктовых деревьев и лозы вместе с Таулом, которого предупредил, что отрежу пальцы, если что-нибудь запорет. Хороший стимул всегда помогает в работе. Раб не сделал ни одной ошибки. Или я не заметил их. Флавия тогда удивилась, откуда я все это знаю?
— У родителей моей мамы были большой сад и виноградник. Она заставила моего отца купить такие же, после чего сама руководила всеми работами. Научила и меня, — придумал я очередную байку.
Самое забавное, что мои познания в кораблестроении и кораблевождении ее не удивляют, считает их само собой разумеющимися, потому что служил охранником на торговом судне. Знала бы она разницу между уровнем знаний, необходимых садоводу и корабелу. Первых и довольно приличных на Апеннинском полуострове, как собак нерезаных, а вторых, даже среднего уровня, по пальцам можно пересчитать.
В Ионическом море нас подхватил свежий норд и понес курсом бакштаг и со скоростью узлов двенадцать-тринадцать к африканскому берегу. Пассажиры были уверены, что такой быстрый переход по открытому морю — дело обычное, поэтому только восхищались, а вот Лавису и матросы заценили и сделали вид, что не боятся находиться так долго в отрыве от берега. Они потихоньку привыкают к компасу, к рулю с румпелем, а не рулевым веслам, стакселю и кливерам. Именно в открытом море они прониклись важностью всех этих новшеств. К сожалению, все это так и не приживется, исчезнет из этой эпохи вслед за мной.
К вечеру четвертых суток после выхода из Мессинского пролива мы увидели Александрийский маяк. Громче всех радовался мой старший помощник Лавису и поглядывал на меня, как на колдуна.
Флавия это заметила и спросила:
— Почему он так смотрит на тебя?
— Он всю жизнь проработал на галерах, которые ходят вдоль берега, поэтому считает чудом, когда парусные суда добираются до нужного места, — объяснил я, не сильно покривив душой.
Флавия сделала вид, что поверила, но теперь и она начала поглядывать на меня, как на фокусника-халдея, которые заняли в Риме, да и во всем Средиземноморье, и эту нишу в дополнение к составлению гороскопов. Впрочем, из Италии их недавно выгнали по приказу императора. Халдеи устраивали представления в шатрах на форумах или в домах у богачей. Любимым фокусом было оторвать у голубя голову, кинуть ее вместе с телом в ящик, закрыть крышку, поколдовать над ней и выпустить живого. Я объяснил жене, что это две разные птицы.
— Ты обратила внимание, что они используют только белых голубей? Как думаешь, почему? — спросил я.
— Они красивее и считаются священными, — сразу ответила она.
— Потому что они похожи, не отличишь, — сказал я. — Двух таких разноцветных трудно найти. Кто-нибудь обязательно заметит подмену.
Так вот теперь Флавия пытается понять, откуда у меня столько белых голубей.
Ночью мы дрейфовали неподалеку от берега, а утром зашли в гавань. У грузовых причалов было пусто, поэтому я сразу приткнулся к ближнему. Ни таможенников, ни купцов не видать. Только рыбаки суетились возле разнокалиберных лодок, вытащенных на берег.
— Вот ты и дома, — сказал я Рамзесу.
— Еще нет, — возразил он. — Только после полудня доберусь.
— Как повидаешься со своими, приходи. Мы дня три-четыре простоим или дольше, — обняв его на прощанье, пригласил я.
За время перехода мы сдружились еще крепче. Иногда от скуки фехтовали на главной палубе. Кто-то из матросов видел Рамзеса на арене, опознал. Бывший гладиатор проболтался, кто я такой. Члены экипажа поверили не сразу, но после этого зауважали и перестали удивляться чему-либо. По их мнению, раз уж я побеждал всех на арене, то и в судовождении должен быть самым лучшим,
