Руны земли - Георг Киппер
– Возвращаются, – кивнул в сторону реки Скули, ярл Алаборга.
– Ловко, – пробормотал Сигмунд, глядя, как Инги с товарищами, выбравшись из глубокой воды, оделись и потащили на веревочных петлях ствол дерева по мелководью. – Узнаю твою запасливость, Хельги, всегда при тебе необходимые веревочки оказываются.
Как раз подошли дренги сказать, что столы с едой готовы. Вслед за ними появились дружинники, ожидавшие, когда вместе с хёвдингами можно будет выпить эля. Так что ко времени, когда мальчишки втащили ствол дуба на самый верх бесконечного и скользкого склона, у костра стояла уже толпа ротсменов, свистом и криками подбадривающих новичков.
Из-под щита за спиной Инги широко раскрыла рыжие крылья убитая птица. Сигмунд довольно кивнул Хельги:
– Я смотрю, он выполнил оба задания.
– Это враг мышей! – подтвердил Хельги.
Парни в черной от воды одежде, с улыбками на бледных лицах, сверкая железом и кожей ремней, подтащили к костру срубленный ствол. Инги возложил на него убитого филина.
– Отлично, дренги. Теперь у Торлейва будет хорошая древесина в запасе и перья для стрел, – сказал Сигмунд, вставая. – Что ж, они весело справились. Посмотрим теперь на них за столами.
Новички должны показать себя не только в работе, но и в застольном разговоре. Женщины как раз проходили из женского дома в большой эльдхус Торлейва, и Хельги увидел Ингигерд, племянницу Сигмунда. Она, заметив взгляд незнакомца, остановилась и некоторое время смотрела на человека, стоящего рядом с ее дядей, с приемным отцом Скули и херсиром. Тут же лицо ее озарилось улыбкой – она подняла руку и показала запястье, на котором красовалось обручье, когда-то сделанное для юной девушки руками Хельги.
Кузнец расплылся в улыбке. Это была та самая милая Герд, проказливая, как мальчишка, но внимательная, как женщина. Она, конечно, сильно выросла и изменилась, но она узнала его. Хельги уже с восхищением смотрел на высокую и красивую девушку. Украшение, которое он дарил дочери конунга несколько лет назад, осталось при ней и, кажется, стало еще лучше, потому что сама Ингигерд теперь так хороша, что любые вещи рядом с ней играют по-другому. Сигмунд заметил этот обмен улыбками, и Хельги рассказал ему, как и когда подарил ей это обручье.
– Отшельник, а связи высокие имеет! – кивнул ярлу Скули-конунг, показывая на Хельги.
* * *
Торлейв подготовил достойный пир, и Хельги был весьма доволен стараниями отца своей жены. Он, конечно, привез припасы для пира, но Торлейв и без этого выставил такое угощение и столько крепкого праздничного эля, что Хельги оставалось только дивиться богатству тестя. Ведь все время, пока Гутхорм гостил у Хельги, Торлейв с соседями кормили дружину Сигмунда.
Хельги был рад тому, как Сигмунд говорил с ним в этот вечер, ну и конечно, тому, что сын с парнями удачно справился с первым испытанием. Ну а то, что Ингигерд не забыла о нем, сделало Хельги спокойным и даже немного важным, поэтому теперь он весь светился благодушием. Осталось только обратить внимание дочери Хергейра на его сына.
Глаза Хельги подернулись туманом ожидания. Хорошие отношения с дочерью конунга всегда полезны, особенно если Инги встанет на путь усердия, почтительности и смелости, то есть станет настоящим дренгом и затем, глядишь, окажется достойным принятия в дружину. Хельги уже прозревал смутные очертания будущего, но тут шум отвлек его.
Прозорливому Хельги не понадобилось представлять своего сына. Незнакомцам трудно было предположить, что у такого сурового человека, как Торд, который даже отказался ехать на встречу с заморским хёвдингом, сославшись на занятость, такой веселый и, мало сказать, разговорчивый сын. Весельчак Эйнар сам привлек всеобщее внимание к молодым дренгам.
Начал он с описания своих тоскливых ощущений после того, как услышал задание. Лицо его выразило сомнения и брезгливость, но никак не рвение. Затем он рассказал со смешными ужимками свои тщетные надежды сохранить сухой одежду во время их перехода по залитым водой кустам и тростникам и отлично изобразил, как свет надежды полыхнул перед ним, когда случилось внезапное исчезновение Инги в пучине. Радостное ожидание, что можно наконец повернуть назад и не преодолевать главное русло реки, сменилось глубоким разочарованием. Эйнар в тишине пошевелил губами, не произнося вслух все ругательства, которыми он тогда наградил своего форинга[108], когда того вытащили из воды. Балки дома вздрогнули от смеха. Этот злодей, этот Бёльверк[109], не только выбрался из пучины, но еще и заставил всех раздеться и переплыть на ту сторону реки. Затем в довершение мучений он приказал не вылезать из ледяной воды, якобы для того, чтобы они не шумели, пока он пытался найти сначала дерево, стоящее в темноте, а потом на этом дереве темную птицу, еще и неподвижную. Тут вслух и в лицах прозвучало все то, что думал Эйнар, сидя там, в прибрежной осоке, и о Инги, и о его отце, и о своем отце, и об этой реке.
Слушатели смеялись от души. Так что всеобщее внимание Инги и его спутникам было обеспечено. Народ со всех сторон столпился вокруг молодых дренгов, слушая Эйнара. А тот теперь потешался над Тойво, который так стучал зубами, что чуткий филин принял его за целую стаю маленьких быстрожующих мышей или водяных крыс, решивших всей толпой отправиться к филину на ужин. Тойво, коверкая слова на лесной лад, дополнил рассказ Эйнара.
– Нетоумок филин вытаал сеппяа. Клупий-клупий врак мышиного племени переминался с лапы на лапу и вертел своей коловой, пытаясь высмотреть столь обильное лакомство, – рассказывал Тойво, одновременно стуча зубами. – Так что стуучать субаами есть очень полезно на охоте.
– Наконец Тойво высмотрел самого филина, который пытался рассмотреть стаю мышей и слетел прямо на выстрел Тойво, и это спасло всех от неминуемой холодной смерти, – закончил Эйнар свою прядь[110] о добыче дров за разлившейся рекой по заданию хёвдинга.
* * *
Столпившиеся вокруг воины назвали отряд вадландским, подняли чаши и полные рога хмельного меда за удачу, которая всегда теперь будет идти впереди таких достойных парней, ставших дренгами дружины Сигмунда. Крепкий праздничный эль и мед лились рекой, и мало кто замечал, как взгляд Эйнара часто останавливался на розовощекой Ингигерд, сидевшей рядом с Гюдой, младшей женой Хельги.
Темные глаза Ингигерд, видимо, и были причиной столь необычной веселости Эйнара. Они смотрели на рассказчика, затем на других людей, и снова на него, и от этих взглядов сердце молодого дренга сжималось. Впрочем, он понимал, что она с нежностью смотрит на всех воинов
