Химена. Верность и долг - Мария Тереса Леон
Когда въехали на холм, дон Диегито пришпорил коня и поехал рядом с сидящей на белой лошадке Хименой, чтоб выслушать последние её наставления. Они не плачут, но солнце жжёт их зрачки; они не плачут, но два сердца — таких закалённых! — никак не могут расстаться. Однако больше нельзя уж дону Диегито держаться за юбки матери — время летит так быстро! «Иди, сын мой, и выполни что надлежит как рыцарь!» Руки юноши, нежные, ещё без боевых шрамов, касаются рук матери. Они смотрят друг на друга. О, как трудно перестать быть сыном Химены, чтоб стать сыном Родриго!.. Диего останавливает коня. Химена благословляет его. «Ты взял с собою твоего сокола?» Сокольничий едет следом, везя сокола в охотничьем колпачке… Сын печально смотрит на мать. Мать, не желая огорчить сына, улыбается.
— Когда будет трудно, сынок, обратись душою ко мне… А теперь оставайся, не провожай меня дальше. Дай побыть одной… Так мне легче будет доехать до королевств, что завоевал твой отец. Когда я отъеду, поверни коня и поезжай в Леон — служить королю. Но не раньше, чем я скроюсь из виду. Проводи меня сердцем твоим, чтоб моё бедное женское сердце не разорвалось. Диего, сынок…
Мальчик остался один и стоял недвижный, очень прямой во всей стойкости своих девятнадцати лет, как мачта, не гнущаяся даже под суровым ветром Кастилии, ломающим человеческие судьбы… А Химена, со своими дочерьми, дамами, прислужницами, со всей своей свитой, двинулась в путь к новым королевствам в поисках неведомого.
В путь, в путь… Химена уже не закована в цепи, и кругом весна уже растекается по полям, согревая их первым теплом. Там, далеко уже, в Сан-Педро де Карденья, монахи перенесли на алтарь фигурку архангела Сан Рафаэля, покровителя тех, кто в пути. Сид прислал пятьсот марок на молебны, чтоб Химена с детьми доехала благополучно. «Лучше б не было вассала…» Девочки изумляются, что земля такая, оказывается, большая, а астурийские дамы опасливо глядят на дорогу, боясь, что лошадь поскользнётся. Птицы пролетают, принося вести, которых Химена не может понять. Девочки устали. Альвар Фаньес старается скрасить путь шутками.
Время от времени кортеж останавливается. Насколько приятнее дорога на Сантьяго-де-Компостела, с её гостеприимными вентами… Эта, на Мединасели — сурова и пустынна. Там, вдалеке, в Галисии, епископ Диего Пелаес сражается за то, чтоб, камень за камнем, воздвигнуть свой идеал в Компостеле, где гробница апостола Сантьяго должна стать местом паломничества. Компостела! Гробница апостола Сантьяго выполнит важную миссию — привлечёт богатства христианского мира к мысу Финистерре, границе известных дотоле земель, туда, где последние берега омываются сумраком предзакатного моря.
— Минайя, как жаль, что нет здесь пристанищ для путников, ибо этот костёр боле холодит, чем греет.
На высоком пустынном плоскогорье ночь приводит с собой холод. Альвар Фаньес велит подложить в костёр ещё можжевельнику.
Девочки клюют носами, задрёмывая. Им ещё не о чем задумываться, у них ещё мало воспоминаний, и дорога им ещё коротка, им ещё вперёд и вперёд из тихого детства на руках у нянек, из отрочества, слушающего сказки, уронив милую голову на колени какой-нибудь доброй дуэньи, из несмелых мечтаний — в будущее.
Понемногу маленький лагерь погружается в сон. Только Химена и Альвар Фаньес ещё перекидываются отдельными тихими словами у потухающего костра. К юношескому лицу воина забавно не подходит пышная борода, к которой прижималась не одна свежая щека под нежный шёпот какой-нибудь из девушек… всех трёх религий. Он ещё по-мальчишески тонок, но взгляд его следит превратности битв с тем же точным прицелом, как взгляд Родриго. Мгновение… и вот он уж даёт шпоры коню и врезается как плуг в самую толщу битвы, уже мчится в металлическом лязге храбрости, уже летит с поля битвы, залитый кровью по пояс. Альвар Фаньес, отважное копьё…
Химена чувствует вдруг, как сердце её начинает биться словно пламя свечи в этом холодном, бесстрастном воздухе ночи. Мысли как птицы пролетают в её голове, занятой до сих пор лишь тоской и заботой. Она уже не слышит голоса Минайи, рассказывающего об опасностях горных дорог. Костёр теперь как огромный огненный глаз, и в ответ ему мигают в отдалении крошечные глазки костров Химениной свиты. Химена боится сделать хоть одно движение — пусть эта минута ещё продлится… Сколько уже лет не чувствовала она того, что чувствует сейчас? Почему телу её было суждено высохнуть, как зерну на солнцепёке?.. Мало-помалу стихают голоса вокруг. Даже дозорные задремали. Один попытался было затянуть песню, да умолк и, растянувшись на земле, предаётся мечтам о своей грядущей удаче, когда вступит он в боевую дружину Сида… Минайя достал кувшин с вином и греет его у потухающего костра… Как любит Минайя рассказывать о битвах! Когда о них говоришь, то снова всё переживаешь ещё жарче. Если ничего не рассказывать никому, зачем тогда вся жизнь-то… Потерянное время…
— Расскажите что-нибудь, Химена…
— Я могу рассказать только беды, — тихо отозвалась она.
После этих печальных слов рыцарю остаётся только молчать о том, о чём мечтал только что… Оба смолкли. Верная Адосинда принесла Химене беличью накидку, чтоб госпожа не простудилась от ночной росы. Химена зябко укуталась. В полудрёме видела она, как прошла куда-то крадучись одна из её
