Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
– Да я же говорю, это с плакатов.
– Вероятно, – заметил Ходжкисс, – студентам придется специально разъяснить важность изучения языков.
– Но ведь всем – и студентам в первую очередь – это и так очевидно! Более того, интересно и понятно, – недоумевал Вейннобел.
– Вы – перфекционист, – покачал головой Ходжкисс.
– Перфекционист-прикладник, – возразил Вейннобел.
– Вот и надо донести до студентов прикладную пользу изучения языков. И я тут совершенно не спорю.
– Особенно раздражены студенты-филологи. Считают, что на языки только тратят время впустую, – заметил Шайтон. – Говорят, мол, опять в школу пришли.
– Вся жизнь – школа.
– А языки, – решил примирить всех Ходжкисс, – штука весьма практическая.
– Я за студентов не заступаюсь, – упрямо продолжал Шайтон, – и понимаю ваши доводы. Передаю, что мне говорят. А говорят многие. Мне поручили это вам передать.
– Весьма прискорбно, – отчеканил Вейннобел.
Начавшийся бодро разговор заканчивался безрадостно.
Штаб-квартира у Антиуниверситета была: два автоприцепа и дом на колесах, припаркованные на так называемой Гриффин-стрит. То был ряд пустующих домиков для рабочих на краю некогда располагавшегося здесь поместья Лонг-Ройстон. Парк в этом месте постепенно переходил в пустошь. По инициативе университета, при появлении свободных средств, домики ремонтировали и отводили под жилье выпускникам. Двое, Грег Тод и Вальтраут Росс, политолог и антрополог, уже так жили.
Дом на колесах принадлежал Авраму Сниткину, странствующему этнометодологу. Сниткин объяснил Тоду и Росс, что работает над фундаментальным исследованием судебных процедур в Великобритании, что, в общем, было правдой. Тод и Росс полагали, что одновременно он изучает и их. Но им было все равно. Этнометодология подразумевала изучение мира изучаемого объекта изнутри, таким, каков он есть. Почему бы и нет?
Один из прицепов был запряжен лошадью – настоящий цыганский обоз с высокими ступеньками и занавешенными окнами. В нем жила Дебора Риттер, в университете – да и вообще где-либо – не числившаяся, хотя некогда, то тут, то там, она изучала и сравнительное религиоведение, и антропологию, и фольклор, и психологию. Другой автофургон имел овальную, яйцевидную форму (и, как яйцо, когда-то был белым) и держался на подпорках. Прицеплен он был к вездеходу. Здесь обосновался Джонти Сёртиз. Он был старше остальных, успел пожить в Хайт-Эшбери[26], смутьянил со студентами Нантера[27], был вхож в копенгагенские коммуны и поддерживал связь с берлинской «Коммуной I». Прицепы стояли сразу за оградой старого парка. Формально они не находились на территории университета. Лошадь Деборы по кличке Вивасват, плотная, смирная, серо-пепельная, с неухоженной гривой, паслась на длинной привязи. Дебора и Джонти Сёртиз были вроде как парой: оба крупные и улыбчивые, со струящимися по плечам рыжевато-золотистыми волосами. Он также был обладателем прекрасных рыже-золотых усов, носил темные рубашки, расшитые языками пламени и розами, короткие, до пупка. На Деборе всегда была индийская шелковая туника поверх длинной юбки. Ходила она босиком, лоб был перевязан разноцветной тканой лентой. Тод и Росс одевались в джинсы и футболки с разными лозунгами и рожицами. Антиуниверситет создавался в пяти пустующих домах на Гриффин-стрит. Столы – из досок, положенных на ножки-кирпичи. Стрекотали пишущие машинки. На кухне в огромных котлах у Деборы варились бобы, рис, зелень и стружки кожицы помидоров. Там же – неизменная кастрюля с кашей.
Подчиняясь таинственному закону синхронистичности событий, представители ядра Антиуниверситета разослали приглашения преподавателям и студентам одновременно с тем, как вице-канцлер отправил информационные письма по поводу конференции «Тело и мысль». Грег Тод написал разочарованным идеалистам из Лондонской школы экономики и Эссекса, Вальтраут Росс – студенческим трибунам в Европе, а Дебора Риттер – представителям коммун, больниц, художественных училищ. Еду и постельное белье приносите с собой! Мы создадим свободное пространство для самовыражения, где не будет искусственных ограничений. В ожидании ответов расписывали прицепы. На цыганском обозе выросли серебристые и хвойно-зеленые деревья, украшенные золотыми и серебряными плодами, пунцовыми гранатами. Яйцеобразный автофургон разрисовали лентами и конусами, змеями и лесенками, лианами и вьюнами – дюйм за дюймом, оранжевыми, броско-розовыми, голубыми и всех оттенков зеленого. Целый вечер спорили, правильно ли предлагать темы возможных курсов потенциальным преподавателям, и решили, что нет. Если по какой-то случайности все решат читать один и тот же курс, то это лишь докажет его насущность и непреходящую важность. Были напечатаны листовки: приходите и поделитесь своими знаниями, глубокими или нет. Изучать можно все: от космологии до конфитюра, от так называемого безумия до вегетарианской кулинарии, от мантр до вооруженного сопротивления, от смерти капитализма до выращивания душистого горошка. Мир многогранен, и Антиуниверситет вторит ему. Мы можем разъяснить Карла Маркса, наставить на проложенный Мао путь, погадать по ладони или приоткрыть тайны Таро. Вся человеческая жизнь здесь, и если еще не сейчас, то в скором будущем. Все – к нам (и захватите еду, постельное белье, музыку, искусство).
Однажды поздно вечером Росс, Тод и Дебора Риттер сидели на кухне, курили, жгли благовония, резали лук и обсуждали закат буржуазной государственности и преображение пролетариата. Дебора напевала, раздражая говорившего в этот момент Грега Тода. В парке между деревьями появилась женская фигура. Темная, тяжелая, высокая – она двигалась со стороны университета. Стремительно и неуклюже. Вальтраут Росс выглянула в окно. Сама она была миниатюрная, худенькая, одевалась в обтягивающие черные свитеры и лосины – ни дать ни взять балерина на отдыхе. К крупным и грузным женщинам относилась с пренебрежением.
– Толстушка какая-то, – обронила она.
– Кто-то из знакомых?
– Кажется. Но не могу понять кто. С собаками. Толстые колли у толстой хозяйки.
– Толстая белая дама, ее не любит никто[28], – не удержалась от цитаты Дебора.
– Ну почему? – отозвался Грег.
– О-о-очень буржуазного вида, – продолжила наблюдение Вальтраут.
Раздался стук. Потом настойчивее. И еще раз.
– Открыть?
– Валяй.
Сидели они при свете свечей. Вальтраут открыла дверь, и черная фигура на мгновение заслонила весь проход, а пламя заплясало на холодном сквозняке.
– Закройте дверь, – попросил Грег Тод. – Не выветривайте нашу духоту!
И вот перед ними стояла она, решительно не вписываясь в мир флегматично-веселого товарищества. В широком черном полупальто с прорезями вместо рукавов, хорошо скроенном, с петлями для пуговиц – что-то среднее между университетской мантией и плащом колдуньи. Под ним – уйма сарафанов и длинных, просторных кофточек. Темные глянцевитые волосы на лбу закрывали брови. Губы – темно-малинового оттенка.
– Добрый вечер. Чем обязаны? – взял слово Грег.
– Я… я видела объявления. Хотела бы поучаствовать в вашем… вашем предприятии.
Снять пальто ей никто не предложил.
– Ева Селкетт. Преподавать я бы хотела под этим именем. Хотя у меня есть и другие.
– А что преподавать? Вряд ли нам
