Агдика - Александр Владимирович Быков
Она мылась долго, с удовольствием, то и дело поглядывая на сидящую в чане Агдику.
– Ну ладно, поди, хватит, вылезай, мой щелоком волосы, сокачивайся!
Агдика вылезла из чана, расплела косы, принялась мыться.
– А у Максима-то Федоровича глаз не дурен, – вдруг сказала нянька, – девка ты справная, хоть и алеутка. Кожа белая, как и у нас, власы велики, перси изобильны. Бедра, правда, подкачали широтой, рожать потом будет тяжело, но это уж как Господь дал.
– Я рожу, можешь не каркать, – сдвинула губы Агдика.
Старуха ничего не сказала. В предбаннике она велела выпить ей настойки темно-зеленого цвета «для пользы телу».
Впервые за последние три недели Агдика спала на своей кровати, где ей было снова хорошо и мягко. Под утро у нее неожиданно сильно заболел живот, пошла кровь. Агдика перепугалась, побежала к няньке.
– Вот и славно, – ответила та, – баня и отвар все решили, некого теперь тебе рожать.
Агдика залилась слезами.
– Выблядков нам не надобно, – властно ответила нянька, – слезы вытри, вскорости придут смотреть тебя для радости Матрены Ивановны.
Два дня Агдику не томили работой и кормили до отвала. Нянька не спускала с нее глаз. На третий день старуха велела ей надеть платье от французской портнихи, повязать красивым бантом «помпадур», завить волосы и уложить их по моде с локонами. Через три часа приготовлений девушка стала похожа на столичную модницу. Еще через час нянька велела ей идти за собой.
В горнице Агдика увидела Матрену Черепанову и двух каких-то господ, одного в камзоле, другого в сибирке – коротком кафтане с серебряными пуговицами стоячим воротником и опушкой.
– Вот господа, холопка моя, Гашка, алеутская девка, привезенная моим деверем Стапаном Яковлевичем Черепановым с островов. Понимает и говорит по-русски, рукоделью обучена, была у меня в услужении. Прошу за нее пятьсот рублев денег.
Покупатели заинтересованно смотрели на красавицу в модном платье.
– Девка не простая, тамошнего князя дочка, – добавила Черепанова, – сами видите, все при ней, возила я ее в Вологду, приодела на загляденье.
– А почто же тогда продаете, али надобность какая срочная в деньгах?
– Есть причина, но это вас не касается.
– Может девка-то увечная?
– Не может, третьего дня в бане мыли, смотрели, все у нее на месте.
– И целкость при ней?
– Врать не буду, – ответила Черепанова, – чего нет, того нет.
– Очень жаль, – разочарованно заметили покупатели, – откуда же тогда цена такая?
– Так ихнего алеутского князя дочка, – повторила Черепанова.
– Вынуждены отказаться, – поклонились покупатели, – порченый товар, а цена, как за новый.
– А сколько вы даете? – поинтересовалась Матрена Ивановна.
– Для вашего удовольствия половину готовы предложить, два ста и пятьдесят рублев.
– Ну уж нет, – Черепанова была полна негодования, – я ведь цены знаю, обмануть не получится, это не какая-нибудь дура деревенская, посмотрите сами, в рот загляните, надо – подол поднимем. Гашка, покажи господам причинное место, и поживее.
Агдика приподняла подол платья, соблазнительно оголив ноги.
– Ну что, нравится? По рукам?
– Неможно больше дать, только эту цену. Мы отъедем на сто верст от Тотьмы в сторону Вологды и на эти деньги двух купим, а то и трех.
– Эта особная, – не сдавалась Черепанова, – другой такой не сыскать.
– Не извольте беспокоиться, сыщем, – поклонились посетители, – ежели передумаете, то мы до завтра в городе на постоялом дворе живем, найдете.
Покупатели удалились.
Агдика стояла у углу с приподнятым платьем ни жива ни мертва от страха.
– Чего замерла? Опускай подол, стыдобушка смотреть.
– Так сами же приказали поднять.
– Поговори еще, дрянь!
– Зря ты, матушка отказала покупателям, хорошие деньги предлагали за Гашку, – посетовала нянька.
– Я алеутку задешево не отдам, сказала пятьсот рублев, и точка. Не хотят брать эти, найдем других.
Матрена Ивановна была раздосадована.
– Отведи Гашку к себе и запри, пущай пока сидит в светелке, а я подумаю насчет цены.
Старая нянька отвела Агдику назад, велела переодеться в обычный сарафан и ушла, закрыв светелку снаружи на засов.
Агдика осталась одна. Она не могла поверить: ее только что продавали, и спасло несчастную только отсутствие целомудрия и жадность купчихи. А если завтра Черепанова одумается и отдаст ее на условиях покупателей?
Агдика почувствовала, что к ней впервые подступает ненависть к Черпановой. Она помнила заветы алеутских богов: касака прав, с ним лучше не спорить, он сильнее и, чтобы выжить, надо уступить, но тут было другое. Черепанова отняла у нее ребенка и теперь хотела разлучить с любимым, который ничего о ее несчастьях не знает. А если бы знал? Агдика верила, что Максим обязательно защитил бы ее от барыни, она искренне думала, что он в этом доме на правах тоена, которому должны подчиняться все жены.
Она попыталась успокоиться, сняла «помпадур», повесила его на спинку стула, стала снимать платье. Дело это нелегкое, требует душевного равновесия, а его-то как раз у Агдики и не было. Она с силой рванула рукав платья, стараясь его поскорее снять, тонкая материя треснула и расползлась у нее в руках. Видя, что платье испорчено, она с каким-то страшным отчаянным остервенением дернула другой рукав и тоже порвала его. Вот она, ее месть Черепановой!
Агдика сорвала с себя платье и, раздирая материю руками, через минуту-другую порвала его в лоскуты. Все, теперь не во что ее будет одеть перед новыми покупателями, разве что в сарафан, и будет она, как все, и никто Черепановой за нее не даст больших денег, за малые она сама не отдаст, а там, глядишь, Максим вернется и поставит вздорную бабу на место.
Бедная девушка так и не поняла, что в Российской империи в просвещенном XVIII веке далеко не всегда главенствовали мужчины. Скорее наоборот, ведь после кончины царя Петра Алексеевича уже четыре женщины, не считая регентши при малолетнем царе, правили государством Российским. Три императора-неудачника давно потерялись на фоне блестящих правлений императриц Елизаветы Петровны и Екатерины Алексеевны.
Разорванное в клочья платье она бросила на пол и затоптала ногами. От прежней роскоши остался только передник – «помпадур», забытый на спинке стула.
Купля-продажа
– Матушка Матрена Ивановна, дрянь-то чего учудила, платье самолучшее порвала в лоскуты.
Старая нянька принесла Черепановой испорченный наряд Агдики.
– Вот только это осталось, – показала кисейный «помпадур». – Прикажешь наказать холопку?
– За платье-то десять рублев серебром плачено, – ответила Матрена Ивановна, – цена немалая. Это она назло сделала, чтобы перед покупателями не надевать. Ладно, быть по сему, будет ходить нагая.
– Что, совсем?
– Совсем! Слыхала я, что в иных странах
