Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Все трое, разместившись на не слишком отдаленном расстоянии друг от друга, заняты математическими расчетами. Все трое думают о порядке (и беспорядке) в категориях математики.
Маркус, единственный из них с подлинно математическим складом ума, взял в руки пустую раковину Cepea nemoralis, точно очерченную спираль шоколадного цвета на мерцающем ороговевшем золоте, и снова задумался над тем, как природные модели роста выстраиваются по спирали Фибоначчи. Раковины улиток, рога баранов, паутины, ветки деревьев и сучья на ветках, семечки подсолнухов. Возьмите число, прибавьте его к предшествующему, прибавьте полученное число к предшествующему: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13. Растет не плавно, а скачками. Кеплер заметил, что отношение этих чисел друг к другу становится все ближе и ближе к пропорции золотого сечения. И число 0,618034 – будто мистическая постоянная в геометрии жизни. Маркус обсуждал с Луком, математиком-дилетантом, но изобретательным натуралистом, возможность разработки математической динамики приращения раковины улитки. Та, что была у него в руках, как и все остальные, казалось, выстроена на платоновском остове порядка вещей, стеклянной паутине материи.
Жаклин – та была в самом начале пути. Она пыталась освоить дифференциальные уравнения, необходимые, чтобы составить схему и измерить потенциал действия симметричных гигантских клеток на вентральной поверхности мозга улитки. Надо вставить микропипетки в подготовленные клетки, ввести хлорид калия и пропустить через них электричество. Возникли трудности с плотными слоями соединительной ткани вокруг клеток, которые непросто размягчить ферментами и препарировать вручную. Электроды с трудом вставлялись и закреплялись. Приходилось заново отлаживать химию и механику, а потом еще раз. Работа превратилась в череду неудач и сумятиц, а красота и порядок нервной системы оборачивались вяловатым месивом. Имелись проблемы с осциллографом и изготовлением зажима напряжения для сложных измерений. Где-то в надрезе, очистке и растягивании краев пряталась, быть может, разгадка тайны биохимической природы научения и памяти. Улитка знала, как двигаться, выбирать пищу и избегать ее, спариваться, впадать в спячку. Нейроны содержали схему этих процессов познания и обучения. Здесь, на пустоши, в ее воображении возникала призрачная картина рассечения. Улитки на стене скользили у нее перед глазами на сужающихся и расширяющихся подошвах, открывали нежные причудливые рты, вытягивали блестящие рожки.
Луку Люсгору-Павлинсу досталась математика попроще. Банальная арифметика: шесть розовых, двенадцать широкополосых, две белые, одна желтая – статистика, имеющая смысл или, быть может, бессмысленная – очередная прибавка к числам ученых времен короля Эдварда и королевы Виктории. Изящной идее о том, что улитки носят генетический код в завитушках и окраске раковин, приобретшая случайную метафорическую элегантность с открытием спиралевидной природы ДНК, вскоре предстояло отправиться в архив к другим, в свое время казавшимся гениальными идеям. После открытия электрофореза – плоть улиток (как и любая плоть) измельчалась и размалывалась, а затем для изучения помещалась в крахмальный гель под действием электрического тока – были упразднены все непосредственные наблюдения, записи и догадки. Лук это знал. Он уже использовал электрофорез для изучения улиток, слизней и других существ. Но этому методу не заменить точного наблюдения за тем, что существа делают, как они связаны друг с другом в живой природе.
Он оценивал мир из равновесия собственного тела – существо меж существ, здесь, среди вереска, жесткой травы и колючих деревьев. Ощущал резкий запах торфа, свежую землю у хода в нору, оголенные корни, ободранные – кем? Все было в движении: овцы на горизонте, длинный, стройный темно-коралловый червь, бьющий среди камышей родник, мох, улитки и оставляемый ими след; великолепный золотистый слизень.
Заметил он и движение человеческого треугольника. Чувствовал, не глядя на Жаклин, как она деловито продвигается вперед. Спрашивал себя, как ему это удается, и улавливал электрический шорох сексуального интереса, не сразу различимый в привычном для натуралиста внимании ко всякому движению. Сам он по природе тень. А Маркус: действует ли близость ее тела так же, как на него, Лука? Ощущает ли эти токи он? Вряд ли. В Маркусе заряда не было.
Навстречу им, со стороны нового курятника-батареи Ганнера Нигби, расположенного на лужайке у воды, повизгивая и поскуливая, трусила овчарка. Это была Ширли. Она подбежала и засуетилась у ног Жаклин, фыркая и покусывая ее за икры. Жаклин поискала глазами Тобиаса, барашка, который считал себя собакой. Он трусил к ним по овечьей тропе. Жаклин свистнула: он ей нравился и она одобряла его сомнительную, но твердую убежденность. Он приблизился, будто немного усталый. Жаклин погладила его: рука вся в крови. Кровь сочилась между обломанных рогов, рана была свежая. Шерсть тоже оказалась бурой и липкой. Очень много крови. Жаклин встала на колени и запустила руку в шерсть. Рана на голове оказалась неглубокой. Кровь же на боках и сзади вовсе была не его.
Жаклин позвала. Лук подошел, посмотрел на дрожащее животное. Возможно, предложила Жаклин, им стоит отвезти его обратно в Дан-Вейл-Холл на машине. Лук колебался. Может быть, заглянуть в курятник? Ширли, казалось, подталкивала именно в этом направлении, брыкалась и скулила. На ее серебристо-белом загривке тоже виднелась кровь, но она могла быть и от Тобиаса. За машиной Лука они решили не возвращаться. Пошли в сторону курятника по овечьей тропе, вместе с собакой и барашком. Светлело утро. На подъеме, за зарослями колючек, стояла большая уродливая батарея из гофролистов. Двинулись дальше.
Перед постройкой Люси Нигби собирала яйца. Содержимое корзины теперь валялось на земле. Вокруг нее были и целые, и месиво из желтка, белка и скорлупы. Она стояла на коленях на бетоне, лицо было закрыто волосами. Приблизившись, они увидели, что волосы у нее залиты кровью и забрызганы желтком. Она смотрела в пустоту, один глаз был неразличим за огромным вздувшимся синяком, из носа на рубашку и бриджи капала кровь. Щеки были красные от ударов и опухшие. Движения нервно-резкие. Не могла отличить пустую скорлупу от скользких, грязных целых яиц.
Жаклин бросилась к ней, обхватила и попыталась остановить.
– Что случилось? Люси, что случилось? Что с вами?
Из здания послышался голос:
– С ней еще ничего. Быстрей сюда, у меня кровь ручьем. Тупая корова решила меня прикончить.
Лук подошел к двери. Куры сидели рядками и тревожно кудахтали, гремели клетки. Пахло куриным пометом и перьями. Темнота. За дверью, скрючившись и поджав одну ногу, сидел Ганнер Нигби. Он был весь в крови. Руки, лицо, рубаха. Лук прикоснулся к штанам: они были насквозь ею пропитаны.
– Набросилась на меня, – сказал Луку Ганнер. – С
