Далайя - Абай Тынибеков
– Те, кому с нами не по пути, прощайте! – он развернул скакуна и в сопровождении Рупилия, Форкиса и Фардаса двинулся строго на запад.
Никто из остальных за ними не последовал. Хотя и были они родом из разных стран, но их земли находились на юге и востоке, а там, куда направились эти люди, простиралась чужбина.
Часть вторая. «…И была последняя воля…»
514 год до н. э.
Глава первая
К вечеру похолодало. Решили остановиться на отдых чуть в стороне от дороги, за невысоким холмом.
Небольшой караван из десяти вьючных лошадей и двадцати четырёх всадников шёл уже седьмой день. Старший каравана, седобородый сак, спешился первым, помог сойти с лошади женщине.
Все воины охраны вновь стали заниматься привычным для кочевников обустройством ночлега.
Царившая вокруг тишина изредка нарушалась лишь похрапыванием почуявших отдых животных и бряцанием оружия.
Люди молча, без суеты, исполняли каждый свою работу, и во всех их движениях угадывались опыт и сноровка.
Вскоре был разбит небольшой лагерь. Потрескивая сухим хворостом, запылали два жарких костра. Потянуло запахом нехитрого варева. Выставив дозоры, старший присел к костру, у которого уже расположилась женщина.
Ночь опустилась мгновенно, без плавного заката, как это бывало всегда в их родной степи.
Третий день от такого внезапного наступления темноты на душе у женщины появлялась тревога и что-то ещё, до сих пор не изведанное, но очень неприятное, сковывающее жутким холодком всё её сознание. Весь день она желала скорейшего отдыха, но с наступлением заката ей уже очень хотелось зари. Усталость, вопреки её ожиданию, не валила в сон, а странным образом исчезала, вытесняясь разными думами. Тяжелее всего ей было от неизвестности, ожидавшей их впереди, к тому же её одолевала тоска по родному очагу. Эти беззакатные вечера, этот вкус воды и даже запах этих костров – всё свидетельствовало о том, что они в чуждой земле, где всё не так и кажется каким-то враждебным. Именно из-за таких ощущений ещё ближе и роднее были все эти люди, простые молчаливые воины. Даже лошади, родные сакские кони, своим жаром пахли кочевьем.
«Неужели больше никогда нам не вернуться в родные края?» – думала женщина, и теперь её всё чаще обжигала эта мысль. Только здесь, вдали от степи, она впервые в жизни ощутила себя беззащитной. Ещё никогда в её сердце не было столь гнетущей тоски по человеку, который своей душевной мощью и простым, благородным величием вселял тепло и уверенность как в неё, так и во всех саков. Только сейчас она поняла, как хорошо жилось, дышалось, творилось рядом с этим человеком, какой покой был всегда на душе… Там… Уже очень далеко…
Но самое страшное заключалось в том, что, даже развернув караван, пролетев обратный путь, вернувшись в ставку, войдя в шатёр, она уже не увидела бы приветливого взгляда, под его сводами не зазвучал бы родной ей голос, её не обняли бы нежные руки и, как прежде, не прижали бы к груди…
Томирис, её царица и подруга, умерла…
* * *
Седоусый воин молча взирал на огонь, подталкивая веткой головёшки в костёр, и лишь изредка поглядывал на сидевшую в задумчивости женщину, стараясь пока не мешать течению её мыслей.
– Нам пора немного отдохнуть, – его низкий, густой голос прозвучал довольно тихо, но в нём чувствовалось тепло и даже нежность.
– Мне кажется, весь день нас кто-то сопровождает, – голос женщины хоть и с хрипотцой, но на слух приятный и сильный.
– Я усилил дозоры. Тех человек двадцать, не больше. Думаю, что это отбившиеся персы не могут найти свои войска.
– Сколько ещё осталось пути?
– Не знаю. Вчера казалось, что сегодня к вечеру мы будем на месте, но ты видишь, что здесь ничего нет и никто нас не встретил. Может быть, завтра. Если до вечера их не будет, значит, мы сбились с пути.
– Я всё больше убеждаюсь в том, что с детьми мы поступили очень правильно. В такой дороге всё может случиться, а им уже ничего не угрожает. Да, Томирис права, там будет надёжней для них.
– Что ж, дети пристроены, осталось исполнить другое её желание.
– Я только сейчас поняла её вторую просьбу. Томирис, поручив нам всё золото и драгоценности передать именно здесь, вовсе не думала о нём, она отводила нас подальше от беды, чтобы и мы остались живы. Ведь там, где дети, нас узнали бы заезжие саки.
– Значит, за нами следят не только персы, но и собратья, прознавшие о нашем уходе.
– Нет. Те были вовсе не враги, и после передачи детей они весь день сопровождали нас по велению царицы. Потом они вернулись обратно к ним. Это воины, посланные для охраны и нахождения с детьми. С ними были вьюки детей с таким же грузом.
– Я думал, что ты по-своему усмотрению решила оставить их именно там.
– Нет. Всё это было задумано заранее. А тем, что мы везём, Томирис, похоже, наградила нас, зная, что больше некому будет о нас позаботиться.
– Значит, никто не будет встречать нас, и Томирис увела наш отряд подальше от возможной погони?
– Да. Выходит, так. Но куда нам теперь податься?
– Определимся утром. От этих сложностей гораздо больше усталости, нежели от битвы. Знал бы, что так всё повернётся, остался бы с ней.
– Нам нельзя возвращаться ни в кочевья, ни к детям. Мы должны где-то осесть, схоронить груз, следить издали за детьми и при малейшей необходимости прийти к ним на помощь.
– Наверное, ты права. Так и сделаем. Теперь нам нужно перебрать всех наших недругов-соседей и держаться от них как можно дальше, существовать очень скрытно.
* * *
К полуночи все в лагере, кроме дозорных, казалось, крепко спали. Но старый воин, повидавший многое в своей жизни, не мог заснуть. Из его головы не выходили слова этой славной женщины, верной подруги Томирис. Ведь даже ей, самой преданной из всех приближённых, ей, с которой разделяла повсюду и горести, и радости, Томирис не изложила всех планов этого похода. Желание царицы знать в последние мгновения жизни о том, что самые близкие люди избежали неминуемой кары от недовольных вождей племён, было теперь понятно и ему, ведь они жаждали скорейшей её кончины, дабы наконец захватить власть в степи в свои руки.
«Жаль, очень жаль, что Томирис на исходе своей жизни осталась одна. Может быть, ей
