Крушение - Виктор Серж
Около девяти утра Ардатов прогуливался в толпе на палубе. Люди обменивались приветствиями и плоскими шутками. Корабль увозил из Европы четыре сотни беженцев, отобранных волей случая. Это походило на сборище балаганщиков, на центр размещения с нестрогой дисциплиной, плавучую тюрьму, но одновременно — на прогулочное судно, отправившееся в идеальный круиз; корабль, набитый до отказа, живописно чумазый, счастливые пассажиры которого старались забыть, притворялись, что забыли, гнали от себя прочь преступления, банкротства, потери близких, унижения, душевные болезни — и храбрость, прозорливость, подлинный героизм, благородство души истинно верующих… Позади отхожих мест, впопыхах обустроенных на палубе, по желобкам стекали нечистоты, мешаясь с морской водой; у другого борта на фоне морской лазури болталась подвешенная рыжеватая туша только что забитой коровы. Дамы, устроившись в шезлонгах, за вязанием обсуждали крах личных состояний, правительственные интриги и массовые казни в Берлине, Варшаве, Вене, Триесте, Мадриде, Праге, Париже, везде, а также свое несварение желудка и общих приятельниц. Испанцы, одни в синих рабочих блузах, другие обнаженные до пояса, устраивали бурные, но быстро гаснувшие споры, и, проходя мимо, можно было понять, что речь идет о независимости Страны басков. Маленький человечек в очках в золотой оправе, лысый и розовокожий, в шелковой пижаме с белыми и синими полосами, словно узник каторги для миллионеров, горячо поприветствовал «дорогого доктора». Он беседовал с высохшим стариком в сером сюртуке, который был республиканским каноником кафедрального собора Кордовы, о шансах на спасение христианской Европы, малых шансах, сударь мой, я уже писал об этом эрцгерцогу Отто два года назад — и как вы думаете, сумеем ли мы, в нашем возрасте, акклиматизироваться в Бразилии? Даже церковь скомпрометирована, надо это понимать. «Ватикан понимает, — заявлял каноник, — но он наделал немало ошибок, нам нужно социальное христианство, чтобы противостоять безбожному социализму».
Ардатов из вежливости согласился. Эти господа угостили его черным кофе, поданным в жестяной кружке, которую ополоснули морской водой; они по секрету сообщили, что договорились с капитанским слугой-сайгонцем на предмет сахара, рома и даже рагу.
Ардатов, расставшись с ними в хорошем настроении, споткнулся о свернутые канаты, и Белисарио протянул ему руку, поддерживая. На самом деле его звали не Белисарио, он был художником-чехом и стал испанцем на войне, где потерял правую руку. Со своим растерянным видом, злым и насмешливым взглядом он всегда выглядел так, как будто выбрался из ночного убежища, не вполне оправившись от похмелья (хотя вообще не пил). «Пойдем посмотрим на деловых людей, — предложил Белисарио, — они забавные…» Семьи не совсем разорившихся торговцев собирались под капитанским мостиком, занимая, точно имели полное право, единственные места на палубе, дававшие хоть какую-то защиту от солнца и ветра.
— Смотрите, — саркастически заметил Белисарио, — вам не кажется, будто они всем своим сытым видом говорят: мы не политические беженцы, мы беженцы экономические, please[268], Wirtschaftemigranten[269]. Мы никогда не сражались за демократии или за революции. Мы никогда не досаждали власть имущим. Не путайте нас, пожалуйста, с этим международным подрывным сбродом — с нищими или идейными евреями у нас общее только то, что нас всех несправедливо преследуют! Доктор, да половина из этих людей была бы с Гитлером, если бы Гитлер только захотел.
— И что вас возмущает? — спросил Ардатов.
Он искал Хильду, и она появилась, с ясным лицом, кутаясь в свой выцветший плащ. «Здравствуйте, здравствуйте, — сказала она весело. — Спорю, что Белисарио кого-нибудь бранит. Я угадала, Белисарио?»
Она нравилась Белисарио. «Отчего же не бранить? — ответил он. — Я желчный. И имею на это право. Нужно быть желчным, my dear[270], или выпустить спасательный круг и потонуть. В Нью-Йорке я стану businessman[271], как самые ушлые из этих людей, я буду вести дела жестко. Однорукому придется трудно, но зато у меня меньше иллюзий, чем у них. Они верят в себя и в деньги, я не верю ни в кого и ни во что — и я выиграю». Он рассказал Ардатову и Хильде, что пытается рисовать левой рукой, и у него получается: «Я придумаю новую манеру и сделаюсь дамским портретистом!»
Хильда взяла Ардатова под руку. Они на ходу поприветствовали группу врачей, сидящих на железной лесенке у передней палубы вокруг тщедушного старика в рабочей фуражке, розовые ручки которого сильно дрожали; он рассказывал на немецком об экспериментах Павлова по выработке условных рефлексов. Передняя палуба была любимым местом детей. Сейчас они образовали круг вместе с обнимающимися, ярко одетыми парочками, а в центре крута в шутку боролись два молодых человека. Немногочисленная молодежь среди пассажиров, собравшаяся здесь, после стольких старых усталых лиц радовала глаз. Корабль слегка покачивало, становилось жарко, солнце сияло ярче с каждой секундой, море сверкало, слева на горизонте виднелась золотистая линия марокканского побережья. На последней ступеньке лестницы Хильда остановилась и, не оборачиваясь, произнесла с вызовом:
— Приятно смотреть на молодежь… Столетний антрополог меня пугает. Вы видели его руки? Это живой труп.
— Да нет, — возразил Ардатов, — думаю, он может прожить еще пять — десять лет. Главное — сохранить живой ум, особенно если речь идет о проблемах, которые вас интересуют.
Хильда почувствовала, как в ней нарастает раздражение. Проблемы, ум — вы никогда от них не устанете? Вы никогда не поймете, что можно было бы жить как растение, открытое солнцу, дождю, ночи, глядя на мир без вопросов; что проблемы — это дно сосуда, в котором ум бьется, не видя выхода; вам никогда не казалось, что мы мыслим алгебраическими знаками и разум порождает лишь фантомы и символы, что он бесполезно светел, как замутненное стекло, за которым — да, что за ним? Два борца готовились вновь схватиться, один крепко стоял на палубе босыми ногами с черными пальцами, другой подпрыгивал перед ним, подобравшись и примериваясь к атаке. Хильда искоса взглянула на квадратное сероватое лицо Семена Ардатова и заметила его недовольно-упрямое выражение. Она подумала: «Хотела бы я, чтобы вам было на тридцать лет меньше. Чтобы вы были самим собой и не все подчиняли уму… Хотела бы я не так ясно все понимать».
— Посмотрим, как бурлит вода под килем, Хильда? — любезно предложил Ардатов.
И только усилил ее раздражение, добавив в своем духе:
— В этих водоворотах мне видятся вселенные в миниатюре, которые возникают, распадаются, бесформенные в поисках формы… Всеми этими словами я пытаюсь описать реальность, для которой не нахожу точного определения… Идете с нами, Белисарио?
— Хоть я калека, у меня душа кулачного бойца, — ответил Белисарио. — Интересно посмотреть на этих двоих. Всего
