Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

class="p1">Лавр поджидал. Гостям не пришлось звонить или топтаться под порогом. По лицу встречавшего читались события. Иерей, переступая запнулся за высокий порожек и тут же в грудь получил такой мощный толчок воздушный…шухх, будто в доме сквозняк летний, предгрозовой. Сердце затрепыхалось: с Толиком что?

– Мир дому сему.

– С миром принимаем. Проходите.

– Нету времени вовсе. В храм торопимся. Где пострелёнок мой? Всё ли благо?

– В подпол нырял. Арсеньку-нечистика пугать.

– Кто ж кого победил?

– Анатолий в победителях.

– Не договариваешь чего?

– Роман Антонович, зайти бы хоть на минуту. Человек там один… Вас дожидается.

8

«Общество справедливости». Восстание боксёров

Сиверсы остались в гостях на вторую ночь.

К десяти вечера, как и условились, в дом Лантратовых вернулся о.Антоний. Теперь вдвоём – Перминов и Сиверс – заперлись в кабинете. Остальные старались не приближаться к разговору, не входить даже в библиотеку. Постепенно все из зала перебрались на кухню. Вита с Толиком рисовала оленей и радовалась, что известие о нахождении отца мальчика перебило её новость, с какою побыть бы наедине, без лишних расспросов и любопытствующих глаз. Толик увлёкся раскраской кустистых рогов. М-me Сиверс, прежде так пытливо следившая за выражением лица Виты, подлавливающая scandale, теперь сидела с опрокинутым лицом за тем же столом, где рисовали, и задумчиво шелушила горох. Липа уверяла, что всякое канительное дело облегчает душевную натугу, будто множественному плоду или зерну ты раздаёшь свою мороку. М-me обречённо отвечала, что её рукам полезна мелкая работа, улучшающая моторику пальцев. Сама Липа сосредоточенно хлопотала, подсчитывая число едоков, никого не подпуская к плите и печке. Сегодня всё съехало, всё сдвинулось, не ладилось, не шло с первого раза, подгорало и пересаливалось. Лавр возился на студёной терраске, в свете окон кухни стругая полешки на щепу. Руки, с треснувшей кожей на мозолях, прятал, стыдясь и беспокоясь: девочки ещё шуму поднимут, лечить кинутся. Удивляли две странности вечера: долгое, без перебоев электричество, будто кто позабыл мучить людей мраком и, наоборот, тёмные окна флигеля, редкий день без собранья швецов. Но странности эти, музейные дрязги, саднящие ладони и всякую, возникающую по ходу дел, мысль вытесняли события, поражающие сознание. Ни с чем в сравнение не шли две сокрушительные вести: объявление из небытия отца Виты через его сослуживца – Сиверса и обретение Толиком родного отца в лице самого Бориса Сиверса. Через запотевшее кухонное стекло Лавр взглядывал на Виту, склонившуюся с карандашом над листом бумаги. И то полешко выскакивало у него из рук, то топорик срывался.

Зелёный кабинетный свет забирал в свой круг письменный стол под окном, плотно занавешенным двойными шторами, кресло возле стола, часть этажерки, валик кожаного дивана, торец книжного шкафа. В кресле, возложив руки на подлокотники, восседал мужчина постарше, в строгом гражданском костюме. Напротив него на витом торентовском стуле в напряжённой позе замер собеседник помоложе, его прямая спина согнулась, нарушив выправку. Разговор не складывался. Обмениваясь малозначащими фразами, каждый рассматривал другого, словно пытаясь понять, что она – Лилия – разъединяющая и скрепляющая их женщина, могла найти в сопернике. Да и можно ли им считать друг друга соперниками? Один встретил её в своё время. Не стал ей суженым, ушёл от отношений, но не избавил ни себя, ни девушку от чувств. Другой появился позже и знал о первом, о неизжитом к нему чувстве у взбалмошной, поражающей смелостью сумасбродки. Тогда как первый ничего не знал о втором, второй многое знал о первом. А встречу одного с другим соединила черта с событиями смерти и рождения в точках начала и конца. В начало черты легла смерть брата Лилии – инженера-путейца Виктора Верховского – сослуживца Бориса Сиверса. В конце черты – рождение младенца, новая жизнь, продолжение рода Верховских-Сиверсов. А где-то посередине залегла точка под именем Лиленька.

– Моего отца звали Анатолием. Я ведь Борис Анатольевич.

– Очень приятно. Не знал. Вообще о Вас не знал. Конечно, предполагал, раз есть мать, есть и отец.

– А в мальчиках и я ходил рыжеволосым. Со временем потемнел.

– Стараетесь меня убедить? Я верю Вам. Волос у Толика тоже темнеет, рыжим он не останется. Верующий ли Вы человек?

– На войне не бывает неверующих. Крестился перед первым боем в походной шатровой церкви. Но какое в том отношение к нашему разговору?

– Тут значения больше, чем в одном разговоре.

– Простите, почему Вы отвергли её? Лиленька, конечно, не лёгкий человек. Но она из редких женщин. Таких не отпускают.

– Да, в ней присутствовало некое декадентство. Но, по мне, эпатаж лишнее в женщине.

– И всё же?!

– Надо ли разъяснять? Я стоял перед более глубоким выбором.

– Так я и думал – Ваш сан. Она же считала иначе. Себя винила. Свою взбалмошность, несдержанность. Говорила, что затопила Вас чувствами. Когда мы встретились, я был женат. Но не смог пройти мимо.

– Как Вы потерялись?

– Всё играло против меня. И то, что не холост. И цель её приезда. И события в Ляояне. И особый женский характер, безусловно. Настолько непостоянный, нелогичный, что схожего не встречал. Моя супруга разумно отнеслась к давней истории. Мы не расстались. Тем более, что ревновать больше не к кому. По приезду я признался ей в произошедшем. Мы вместе стали искать моего сына.

– Меня интересует Ваше расставание с Лилией, а не с m-me Сиверс.

– Тем не менее, считаю необходимым уведомить Вас об отношении m-me Сиверс к факту существования ребёнка.

– Хотите забрать мальчика?

– Один раз я уже упустил его.

– В Москве вам оставаться небезопасно.

– До Благовещенья мы должны отбыть в Келломяки. Оттуда в Финляндию. У меня мало времени. Возможно, времени и вовсе нет. Даже всех здесь я подвергаю опасности.

– Что будет с мальчиком, если вас задержат на границе?

– А что станется здесь с сыном священника или белого офицера?

– Вы, кажется, ставите мне в упрёк служение Господу?

– Простите. Нервы взвинчены почти двухмесячным ожиданием ареста.

– Вы только теперь узнали о смерти Лилии?

– Нет. Несколько лет как. В четырнадцатом году я собирался выйти в отставку по ведомству Министерства путей сообщения. Но тут война. Меня призвали в инженерные войска. Не успел и домой вернуться после службы в Маньчжурии, в Харбине. А не призвали бы, добровольцем ушёл. В пятнадцатом году с фронта списался с давним знакомым – капельмейстером. По моей просьбе он посетил владение Верховских. Но там проживали чужие люди.

– Так и есть. Сперва я не знал о побеге Лилии в Китай, поразился известием. Посетил её родителей. Всё подтвердилось. Старики удручены. Первое время навещал