Одинокая ласточка - Чжан Лин
Должно быть, я уже знал – с той секунды, как ее увидел. Эти синие искорки в глазах, этот решительный, почти лихой излом бровей, эта тень усмешки, скрытая в приподнятых уголках губ… Мое собственное лицо было ее отражением в старом зеркале, нечетким, неточным, искаженным.
– Моя жена… больна, – сказал я невпопад.
Женщина холодно усмехнулась:
– Не бойтесь, я не собираюсь вам докучать. Я пришла не потому что мне нужен отец, у меня есть отец, никто другой ему в подметки не годится. Мне хотелось посмотреть, что из себя представляет человек, который дал мне половину генов.
А что я из себя представлял? В ту пору, когда я нечаянно подарил ей жизнь, я не знал, кто я такой; я не знал этого и теперь, сорок с лишним лет спустя.
Я услышал свой невнятный, растерянный голос:
– Она больна… у моей жены рак. Ей нельзя… волноваться.
Женщина глянула на меня искоса, будто я был так мелок, что не стоил полного взгляда.
– И деньги ваши мне тоже не нужны, мой муж и сам зарабатывает, преподает в университете.
Когда она волновалась, акцент становился заметнее, на ее английском появлялись заусенцы.
– Дорогой, кто там? – Эмили высунулась из окна спальни наверху.
Чуть помедлив, я задрал голову и крикнул ей:
– Собирают пожертвования для бойскаутов.
Ответ сам сорвался с языка; я был хладнокровен, когда произносил эти слова, паника началась после. Сердце бешено заколотилось.
– Скажи, что мы уже выписали им чек, – напомнила Эмили.
Я слышал, как у женщины схлопнулись разом все поры на коже, она превратилась в сплошную, непроницаемую стальную плиту. Она развернулась и зашагала прочь, и ветер надул ее старомодное, но идеально вычищенное пальто, как воздушный шарик. Ее каблуки стучали по асфальту, издавая резкий, пронзительный звук – точно лом бил по граниту.
Я догнал ее, преградил дорогу:
– Как тебя зовут?
Она не поднимала головы, все смотрела на мои ноги, как будто у меня глаза на обуви.
– А оно вам нужно? Знать, как меня зовут?
Мне хотелось сказать: нужно, очень нужно, но у меня так сильно дрожали губы, что я не мог толком ничего выговорить.
Она сделала несколько шагов, вдруг оглянулась и бросила мне имя.
Это было китайское имя. Первый слог – Яо, я знал, что это ее фамилия, или фамилия ее матери. Третий слог похож на английское May (месяц май)[53], второй я не расслышал. Я хотел попросить ее повторить, но она была уже далеко.
Вот единственная ниточка, которую оставила мне дочь, – если я могу называть ее дочерью.
Двадцать лет я не прекращал поиски. Оказалось, что пытаться найти человека в огромной Америке, тем более если ты не уверен, как его зовут, это все равно что искать иголку в стоге сена.
Позже она сама пришла ко мне – в роли журналистки.
Может быть, подсознательно я для того и цеплялся за жизнь, чтобы дождаться ее прихода. Через три дня после нашей второй встречи я умер во сне.
Пастор Билли: то, что мы забрали, и то, что мы оставили. Перечень
Инсульт, также известный как острое нарушение мозгового кровообращения, апоплексия, удар – это вызванная ишемией гибель клеток головного мозга. Существует два вида инсульта: ишемический инсульт, вызванный закупоркой кровеносных сосудов, и геморрагический инсульт, вызванный кровоизлиянием. Оба вида инсульта приводят к мозговой дисфункции. Распространенные симптомы включают: невозможность пошевелить конечностями с одной стороны либо онемение половины туловища, неспособность понимать чужую речь, неспособность говорить, головокружение, утрату зрения на один глаз и др. Утрата функций может быть постоянной, также возможны долгосрочные осложнения: пневмония, недержание мочи и т. д.
* * *
Вот что в “Википедии” говорится про твою болезнь.
Мне не совсем нравится такое толкование, пусть я и сам врач. Был врачом.
На мой взгляд, толковать ее можно по-разному.
Например, с точки зрения метеорологии симптомы инсульта, который по-китайски зовется “ударом ветра”, это следы урагана, что пронесся по сложной, испещренной оврагами и водотоками местности, – иначе говоря, руины.
С точки зрения психологии инсульт – это когда настрадавшийся человек задействует кровеносные сосуды, чтобы блокировать нежелательные воспоминания, подобно тому, как землей и мешками с песком сдерживают паводок.
Еще можно толковать болезнь с точки зрения теологии, философии, даже физики, но мне уже некогда. Мы, три товарища, а вернее, три призрака – я, Лю Чжаоху, Иэн, – спешили в эту городскую больницу за триста километров от Юэху лишь для того, чтобы повидаться с тобой, и я должен научиться бережно расходовать слова и время.
Извини, я вовсе не хочу создать у тебя ложное впечатление (если это еще возможно), будто мы и вправду проделали без передышки долгий, тяжелый путь, прямо как курсанты в тренировочном лагере с их бесконечными ночными маршами. Для нас, призраков, все расстояния существуют лишь в мыслях, нас больше не обременяют ступни, туфли, ржавые велосипедные колеса, высокие горы, скалистые хребты, реки, болота, безжалостные ливни и снегопады, палящее солнце; стоит нам захотеть куда-то добраться, как мы уже там. Я говорю “спешили”, чтобы передать, как сильно я хотел тебя увидеть – этот день запоздал на семьдесят лет.
Твоя укромная палата – самая просторная и светлая в больнице, с кондиционером и всем необходимым для личной гигиены. Здесь можно жить сколько душе угодно: во-первых, твой внук – главный врач, а во-вторых, дорогостоящее лечение оплачивает твой зять Ян Цзяньго. Его картины теперь продаются по чи[54], как когда-то шелк на рынке в Юэху, только цены, конечно, совсем другие. Лю Чжаоху сказал, что прошлой осенью на аукционе в “Кристис” работу Ян Цзяньго “Мама” купили за один миллион тридцать тысяч долларов. Говорят, женщина на картине, кормящая грудью мать, удивительно похожа на тебя. В прошлом ты делилась с ним рисом – он не забыл этот рис.
Стелла, моя Стелла. Сегодня я увидел тебя и потом долго собирался с духом, чтобы взглянуть еще раз. Я просто не мог себя заставить. Ты же звездочка, даже твои слезинки дарят людям свет – как мне связать твой образ из воспоминаний с этой старухой, чье тело словно мешок, из которого вынули все содержимое?
Кто же его опустошил, твой мешок?
Война.
Как бы мне хотелось
