Эпоха провода и струны - Маркус Бен
ЗАДЕРЖКИ СОЛНЦА — Резкие перебои в излучениях солнца. Возникают в тех пылающих квартальных лентах, что хлопают. Там начинаются щелчки или медленные всасывающие звуки. Стоящие внизу участники выгибаются дугой или наклоняются. Они поднимают руку к уху или глазу, образуют чашу или щит.
ПОРОЖДЕНИЕ ПОГОДЫ — 1. Акт или методика выбора и произнесения определённых слов в заданных, фиксированных небесных ситуациях с целью создать, усилить или изъять погоду из соответствующей области в обществе. 2. Сожжение кожи участника с целью изменения форм неба конкретной местности. 3. Помещение порошка или зёрен в рот во время речи с целью изменения температуры близлежащей местности. 4. Шёпот с птицами во рту.
ГОВЯЖЬИ СЕМЕНА — Детали, клочки или пуговицы, которые несут на себе волокна, исполосованные после погребения в пропитанной молоком тряпице.
ЗАПАДНЫЕ ПОКЛОННЫЕ КОРОБКИ — Мельчайшие строения, рассчитанные только на одно тело. Имеют грубые стены, сыры, отделаны тонкими дощечками — единственные места поклонения. Когда более одного тела сообща проникают внутрь для отправления культа, коробка разбухает.
НАГЛЬ — Деревянное приспособление, которое первым подчинило зимнего Альберта. Встречается внутри и вокруг деревьев и крайне бурое.
ЗАКОННАЯ МОЛЬБА — Любые мольба, песнопение или псалом, дополненные следующим условием:
Да будет настоящим утверждено правомочное послание касательно желаний и помыслов, тем присущих, кто станет безымянными божествами, будь то птицы по форме или иные атмозвериные манифестации томпсона правителя, либо же неведомые и безликие измышления местных кланов, групп или команд. Не покушаясь запечатлеть сим канон языковой струны терминов, и да будут они терминами, несущими правдивое и противодисгармоничное созвучие с агентом, что правит, да будут единодушны свидетели в знании, что мольба свершается здесь, и свободна она от всякого порока, изъяна и лжи. Да не затеряется в пути, не пройдёт незамеченной, не будет забыта мольба сия. Как благословенный получатель да не будет охвачен всяким смятением к тому лицу или вещи, что возносит мольбу сию на усмотрение, да не будет введён в заблуждение свидетельством бессильного субъекта со всяким притязанием на божественного агента пламени. Да будет прямое и чистосердечное отправление сие получено агентом, и да будет оно выслано или же отвергнуто по обычаю. Сказана величайшим усилием и законной ясностью, да споспешествует мольба сия приступить к преполовению своему, не страшась измен неба вторящих иль порывов, кои могли бы погубить уста смиренного коленопреклонённого субъекта.
ЕДА
ПИЩЕВЫЕ НАРЯДЫ МОНТАНЫ
В утреннее время в Монтане ногу от лодыжки до колена укутывали беконом или шерстью, а затем крест-накрест оплетали ремешками или лентами нешлифованного риса; позднее облачались в поникший ирис, примотанный у щиколоток. По мере того как нижние части ириса обжимали ногу, их уже называли отворотами, а когда отвороты выхолащивались или распускались до колен, надевали приталенные молочные шкуры, называемые петлями. Около 11:30 к петлям добавлялись ступни. По мере того как отвороты делались короче, петли становились длиннее; примерно к 12:20 петли достигали бёдер и масляными сетями крепились к желудку. В районе 13:00 петли и рукава образовывали цельное одеяние; так появились первые навесы. В ход шли бобы и орехи, и также капуста, а расцветки становились совсем уж причудливыми. Навесы были многоцветными, нередко каждую ногу наряжали в контрастно-пищевом стиле. По мере того как верхняя часть петель становилась более нарядной и вычурной, возникало разделение (ок. 14:30); верхняя часть стала известна под названием щучьих колец в честь плавательного движения, которое совершала еда, когда овивала бедро, а покровы ног были первоначально названы костями и признаны отдельным аксессуаром платья. Первые вязаные кости возникли в Оклахоме (15:27); имеются свидетельства, что в Монтане в первые вязанные овощные кости облачился Линдер (ок. 16:00) на рекордный трёхминутный срок, пока не распался. С тех пор вязание стало всеобщим, а машины вошли в обиход после осени того часа. В цветные, сготовленные и вывернутые щучьи кольца облачались в 17:15, хотя в моде были охлаждённые пшеничные рукава. Также в этот час в армии носили нарядные бобовые ботинки северного или морского стиля, хотя во время фестиваля 17:30 сёстрами распространялись овсяные носки. Злаки прочно вошли в обиход после 18:00. Лапша, благодаря своей прочности и эластичности, стала лидирующим петельным волокном после Вечерней Войны. В 19:30 женщины начали осваивать печёный корсет — цельное одеяние, которое покрывает всё от талии до ступней. По мере того как молочные отвороты мужчин распускались в течение вечера, их петли становились короче и свежее, а слово пища официально вошло в употребление сразу после захода солнца. Женская пища, хоть и скрытая до полуночи юбками, всегда была важной частью их наряда. Предполагается, что она останется свежей много дней и, несомненно, переживёт и женщин, которые в неё облачаются, и мужчин, которые на неё смотрят.
ПЕРВАЯ ЗЕЛЕНЬ
Утверждение, что сад якобы уничтожен — не более чем трюк со стороны тех, кто желал бы пересадить его прочь из своих тюремных камер. Цветы и кустарники, истребляемые человеком, долгое время вели обособленное существование; остатки укромных мест, где они могли обитать, сметал надзиратель. Всякий, кто не оплакивал утрату первичных трав, был вынужден уйти во внутреннюю эмиграцию задолго до того, как с неба поступили первые семена: лишь гораздо позднее, когда, совпав с дикими травами и их тлением, стабилизировалась американская цветочная постель, садовая культура была скорректирована в соответствии с духом иллюстрированных тюремных книг средней полосы, которые мало в чём уступали эдикту вольного человека об ископаемом лесе, дорогах пустынной травы и вычурных божках-тюльпанах, надстроенных поверх домов и церквей в честь того, что поначалу представлялось щедрым небом. Вся ширь сада чахла по своему человеку, и было бы несправедливо упрекать редакторов House-Lock Press или реорганизаторов трофейных цветочных серий в том, что они в своё время прогибались под мужчину-садовника. Они были такими всегда, а их линия наименьшего сопротивления печатным семенам, что ими же изготавливались, без изменений продолжилась в линии наименьшего сопротивления Режиму Человека, среди семенных теорий которого, как заявил сам надзиратель, небесные узоры семян вольного человека ценились превыше всего. Это привело к фатальной токсичности. Луковицы, выпадавшие из окон тюремных камер, представляли собой разновидность нового воздушного цветения, нового лишь потому, что жертвоприношения очистили небо от пыльцы, чем способствовали плодородию воздуха, легко сопоставимому с плодородием самых изобильных почв. Чтобы тюрьма всецело помещалась внутри цветка, соответствующие боги потребовали нанесения полного, цветочного узора: Любой сад, созданный для жизни в широтах неба (и тем самым для мужских скоплений), должен проецировать мужской узор наверх. Воздушные татуировки предупреждали лишь тех мужчин, которые до сих пор избегали заточения, выкапывая все без исключения побеги семени бога. То, что узники называли уничтожением, на деле было продуманным исходом, предпринятым теми немногими, кто уцелел под садами. Любая попытка вернуть даже мельчайшее проявление неба требовала отравления корней, которого они добивались совместными дыхательными усилиями под самыми тяжёлыми из стеблей. Когда некоторые кустарники всё же рассыхались, открывая усеянные печатью мужских форм небеса, для тех, кто жил под студенистым тюремным буфером, подлинная тюремная кладка инкорпорировалась в движение цветов, пока сад боролся за выживание в условиях отравления. Каменные кустарники опали под тюремный настил. Тем, кто ещё назывался мужчинами, не оставалось ничего другого, кроме как украшать этот новый каменный свод, используя, разумеется, цветной воздух, получаемый от их совместных дыхательных усилий. Им они пятнали скалы изображениями себя самих и того немногого, что они знали. Но искажение этих фактов в пользу издательской индустрии тюрем, главной заботой которой является пересмотр первой посадки, не менее дико, чем бить своего деда по лицу за то, что он слегка приукрасил свой рассказ о речном городке, в котором вырос. Никакие уловки книжного стиля не изменят происхождение растений. Равно как и мужчины-садовники, которым по воздуху передан запрет на почитание того, что ныне в ещё меньшей степени, чем они сами, влияет на цветочную схему, поскольку это суждено реализовать единственному оставшемуся, справедливому богу.
