Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
Проводив последнего гостя долгим поклоном, он тут же направился в кабинет. Там Асахи аккуратно уложил на деревянную подставку сначала вакидзаси, а сверху на широкие крюки катану, которую накануне забрал с военной базы Исигаки.
– Хозяин! – раздался за спиной возбужденный голос Хиротоши. Тот стоял в дверях кабинета, сияя от восторга. – Всё прошло грандиозно! – воскликнул он, радостно сжимая кулаки. – Просто восхищаюсь тобой. Ты так смотрелся с этим мечом… – Он кивнул в сторону катаны, лежащей изгибом вверх на подставке. – А как они смотрели на тебя! – продолжил он и, словно подбирая точное слово, произнес с нажимом: – Японцы, как ты, и есть настоящая опора страны.
– Спасибо, – тихо ответил Асахи, не отрывая взгляда от подставки, где покоились оба клинка. – Ты и укрепил меня в мысли, что хозяин этих мечей я. – Лишь после этих слов он перевел взгляд на Хиротоши: – Кстати, нашел футляр, который был у тебя на складе?
– Нет еще… – Хиротоши смущенно потупил глаза. – С этим переездом… Мы же тогда так спешили занять соседнее помещение, когда выдавили этих горе-лапшичников… – Он ехидно усмехнулся и, прищурившись, добавил: – Я свои-то вещи не все нашел. Может, ты сам забрал его в новую хоромину? В этот свой дворец на последнем этаже?
Хиротоши заметно оживился. Тема покупки боссом роскошной квартиры под самой крышей одного из небоскребов Синдзюку до сих пор щекотала воображение.
– Такую площадь отхватить! И жить в ней одному… Там же можно заблудиться, не то что футляр какой-то от меча потерять!
– Перестань ворчать, старый черт, – оборвал Асахи. – Зато весь Токио как на ладони. И до «Аомацу» восемь минут пешком. Не как из Одзи мотаться… – Он замолчал и тут же добавил: – В футляре было письмо, – в голосе проскользнула тень беспокойства. – Я уже собирался его прочитать. Но руки не дошли. А тут еще такое мероприятие!
– Понимаю, – вздохнул Хиротоши. – Найдется твой футляр с письмом… Зато, – голос его потеплел, – смотри, что я принес.
Он поднял на руках большой прямоугольный сверток. Асахи хватило одного взгляда, чтобы узнать его: внутри была та самая каллиграфия, которую он когда-то попросил у Кимитакэ вместе с дневниками Учителя. В свое время ее пришлось оставить у Хиротоши дома – везти в Токио в то время было неудобно. А потом то не находилось подходящей стены, то времени забрать.
– Смотался в Кумамото, пока ты был в Англии, – пояснил Хиротоши, с довольным видом. – Думал, пригодится. У тебя теперь стен много!
Он весело рассмеялся и аккуратно прислонил сверток к стене прямо под полкой с мечами. В хорошем настроении, что угодил другу, он вышел из кабинета.
Несколько секунд было слышно, как он насвистывает какую-то мелодию, удаляясь в зал. Когда и этот звук стих, в кабинете остались только слова: «Стен много…» Они эхом отдавались в голове, вызывая странное ощущение пустоты.
Не успев даже отмахнуться от этого чувства, Асахи услышал легкий шорох, кто-то вновь вошел. В дверях стоял Рэн. Он переминался с ноги на ногу, а взгляд то возвращался к Асахи, то скользил по мечам.
– Всё в порядке? – спросил Асахи, уловив в движениях замешательство.
– Я… когда увидел сегодня этот меч… – осторожно начал Рэн, кивая на красную рукоять катаны. – Нет, выглядел ты с ним великолепно. Гостям нравилось, не спорю.
– Так в чём проблема?! – не выдержал Асахи.
– Я, конечно, не разбираюсь в тонкостях, глава компании ты. Главный самурай, как-никак. Но, кажется… – он запнулся, подбирая слово, а потом тихо и жестко произнес: – Это предательство.
– Предательство?! – брови Асахи поднялись.
– Да. Предательство! Идей твоего Учителя, – уже увереннее повторил Рэн. – Он же видел у этих мечей иную судьбу.
В глазах Асахи сверкнуло раздражение. Несколько секунд они смотрели друг на друга – слишком близко, чтобы отвести взгляд, и слишком далеко, чтобы шагнуть навстречу. Даже стало слышно, как за стеной еще не остыли газовые плиты.
– Не разбираешься – не лезь! – наконец произнес Асахи сквозь зубы. – Я же не указываю, каким ножом тебе шинковать овощи.
Рэн посмотрел на него с недоумением, будто пытался распознать: это его друг или кто-то иной.
– Ты притащил в наш ресторан какую-то… темноту вместе с этим мечом, – пробормотал он. – Тебя не защитят даже наши всемогущие покровители – работать таким длинным мечом на публике нельзя! Ты втягиваешь нас и гостей в опасную игру…
Асахи повернулся к столу, словно заканчивая разговор, и медленно повторил фразу, сказанную Хиротоши:
– За гостей «Аомацу» отвечает хозяин «Аомацу».
Рэн чуть качнул головой и усмехнулся, но в усмешке не было ни капли веселья. Она выглядела горькой, будто он услышал отговорку.
– Кстати, о кухне, – добавил Асахи, вновь поворачиваясь к другу. – Закончили там всё?
– На кухне? – Рэн не сразу вернулся в разговор.
– Да, – Асахи знал, на что давить, – три новых блюда к сегодняшнему вечеру.
– Нет, конечно, – выдохнул Рэн, мысленно возвращаясь к работе. – Ты же знаешь, сколько времени нужно, чтобы всё отладить.
– Вот и отлаживай, – мягко, но твердо сказал Асахи. – Не трать время, за которое, между прочим, получаешь приличные деньги.
– Есть, босс, – буркнул Рэн и скрылся за дверью.
– А за мечи не волнуйся! Они в надежных руках! – крикнул уже в пустой проем Асахи, только теперь найдя ответ на обвинение друга.
Он повернулся к клинкам, которые плавными дугами изгибались на фоне белой стены, будто замерли в ожидании внимания. Подойдя ближе, Асахи поднял сверток, оставленный Хиротоши. Одним рывком развязал шнурок, и узел распался. Старая газета с шорохом соскользнула на пол, открыв каллиграфию.
Асахи замер. Разве на длинной линии иероглифа всегда было выведено «предательство»? Он помнил: «преданность» была основой человека. Так учил Токиари! Или нет?
Кольнула мысль: подводит память! За годы значение забылось и подменилось другим. А может, сама каллиграфия изменилась, пока ее хранили чужие руки?!
Он провел пальцем по линии иероглифа, словно хотел проверить не форму, а содержание. Но и под кончиками пальцев было то же самое слово: предательство.
Приставив картину к стене, Асахи поднял взгляд на мечи.
– Послужим еще нашей империи… – Он будто аккуратно попробовал фразу на вкус, и в душе что-то шевельнулось. Словно за спиной или прямо внутри него эти слова кто-то повторил другим, древним и тяжелым голосом.
