Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
И вот как в тебе, – думал я, – сыне отвратительного, черного от сажи города с железной пылью вместо воздуха; в рабочем, плавящем мерзость, чтобы произвести из нее другую мерзость, – как в тебе умещается поэзии, романтики и восторга перед красотой больше, чем в любом жителе этого зеленого, благодатного, цветущего графства?
Как странно, что этот вопрос не приходит на ум всем тем, у кого есть друзья и с севера и с юга. И насколько более удивителен тот факт, что практически все образцы нашей высокой поэзии созданы южанами – англичанами из нижней половины Англии! При этом очевидно, что чувство прекрасного гораздо лучше и полнее развито в жителях севера, и остается только гадать, почему из этой, казалось бы, самой подходящей почвы не растут божественные стихи.
Но вернемся к нашему коммивояжеру. Я объяснил ему, где искать соловья, и, снова повстречав его уже ближе к ночи, спросил, как его успехи. Он ответил, что соловей нашелся, но не оправдал его ожиданий: постояв-послушав песенку, он пришел к выводу, что хоть та и симпатичная, этому соловью чего-то не хватает и что другие соловьи наверняка поют лучше. Чтобы не расстраивать его, я сказал, что он совершенно прав и что йовилский соловей – певец так себе.
Между Йовилом и Гластонбери всего несколько миль, пятнадцать, если брать по прямой, – сущий пустяк для важной особы в автомашине с мизером интересного по дороге. Но не для меня. Как и всем тем, для кого ценность пути заключена не в конечной точке, но в дороге к ней, мне было на что посмотреть. Мой путь лежал через обширный зеленый край, и по дороге я посетил несколько древних городков и так много деревень, что всех не упомню. И почти в каждой была церковь со старыми башнями, под сенью которых так хочется остаться, чтобы неспешно потягивать остаток жизни; и почти в каждой – маленькая гостиница, в которой, если котомка пуста, можно разжиться хлебом, сыром и пивом и замечательно перекусить; и в каждой – домики, в которых живут самые чудесные в мире люди. В них нет той дикой восторженности по поводу всего на свете, характерной для ланкастерцев в целом, они мягче и участливей, не знаю, то ли от более мягкого климата, то ли от большей примеси кельтской крови в их англосаксонских жилах. Они словно зеркало, в котором валлийцы, глядясь через Северн, видят свои грубые черты, но в гораздо более смягченной форме, а потомки саксов, глядясь с востока, видят себя, но без характерной для них флегматичности. А еще они не лишены той присущей северянам искры духа, того чувства романтики, того богатого внутреннего мира, без которого наша жизнь – одна лишь забота о насущном хлебе.
Глава XIX. Авалон и черный дрозд
Раскопки и реставрация в Гластонбери
Пение черного дрозда
Связь его пения с нашей музыкой: Теория Чарльза Уитчелла
Гениальный черный дрозд
Черный дрозд в староирландской поэзии
В Гластонбери я провел несколько часов в аббатстве, осматривая раскопки и параллельно немного грустя по поводу ремонтных и реставрационных работ. Бесспорно, они необходимы, чтобы еще на несколько веков продлить жизнь этих самых прекрасных во всей Англии руин, но, как бы мастерски они ни проводились, заштопанные участки выглядят кричаще новыми. Конечно, время восстановит утраченную гармонию, но, пока отреставрированным местам не вернется вид почетных седин, они будут зиять новыми заплатами на поношенной, выцветшей одежде. Пройдет пятьдесят лет, и солнце с дождем превратят эти заплаты в субстрат для валерианы, постенной цимбалярии, желтофиоли да серых и зеленых мхов и лишайников – растений, в которых сама суть красоты руин.
Я разговорился с реставраторами, и в какой-то момент наш разговор перешел на птиц. Тогда мистер Блайз Бонд, джентльмен, руководивший работами, сообщил мне, что черный дрозд в его саду высвистывает превосходную музыкальную фразу и пригласил меня убедиться в этом к себе домой на Хай-Стрит. Не успели мы расположиться в летнем домике в большом саду, примыкающем к задней стороне усадьбы, как дрозд, к нашей вящей радости, принялся высвистывать свою практически человеческую балладу. Насвистывая и напевая за ним, хозяин повел меня в гостиную, где проиграл песенку дрозда на пианино, а когда я сказал, что навряд ли запомню, записал на клочке бумаги следующее:
То, что в песенках черного дрозда встречаются фразы, напоминающие нашу музыку или речь и которые можно записать с помощью нотных знаков, – не такая уж редкость. Далее я процитирую отрывок из незаслуженно забытой книжицы «Прогулки в окрестностях дома и праздничные вылазки» мистера Джонса:
Черный дрозд как влитой сидел на самой макушке дерева, словно исполнившись решимости петь до тех пор, пока не вернется хорошая погода. Я записал нотами припев его песенки, повторяющийся так часто, что быстро утомил бы любого, кого можно утомить звуками природы. Вот он:
Промежуточные же напевы не ложились ни в какой размер и, казалось, были лишены самой простой гармонии; это можно сравнить с тем, как человек, говоря в своей обычной манере, перемежает предложения обрывками какой-то позабытой песни, которая настойчиво стучится в его память, хотя он не может вспомнить ни ее мелодии, ни ее слов.
Неправда ли, любопытное постоянство: превосходная музыкальная фраза посреди чего-то на нее совсем не похожего?
И тогда возникает вопрос: заложены эти фразы в саму природу пения дроздов или являются имитацией? Влиянию нашей музыки на пение птиц посвятил свои исследования американский натуралист мистер Генри Олдис, ведущий современный
