Интимная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
Потом он с большим вниманием выслушал ее рассказ, время от времени сосредоточенно делая на листе бумаги какие-то пометки, и покачал головой:
– Нужно взглянуть на текст искового заявления. Скажи кузине, пусть переправит мне его заказным письмом. Сам я поехать с тобой в Донору не смогу, по крайней мере не сейчас: у меня назначено несколько встреч, и пропускать нельзя, дело очень важное. Возможно, чуть позже смогу выкроить время. Но на твоем месте я бы не слишком беспокоился. Твой дядя ведь не сидел безвылазно дома, а вел социально активную жизнь. Насколько я знаю, он до самой смерти совершал самостоятельные прогулки, навещал огромное количество людей, и далеко не все из них были членами семьи, так что свидетелей ясности его ума найдется множество. Не думаю, что из-за подобных сомнений, скорее даже инсинуаций, стоит эксгумировать тело. И еще: помню, несколько лет назад, когда я первый раз приехал в Донору, твой дядя спросил у меня совета по поводу нового завещания, которым хотел заменить предыдущее. Я так понял, у него вошло в привычку каждые два-три года обновлять этот документ. Кое-что добавлялось, кое-что удалялось, но некоторые пункты не менялись никогда: что большая часть отходит тебе (вот почему я так удивился, что придется делиться с Лауреттой) с сохранением за Армеллиной права пользования и что племянникам мужского пола не достанется ничего. Эта последняя деталь показалась мне несколько странной, и я спросил его о причинах. «Поверь мне, причины веские», – ответил Танкреди. Честно говоря, я этого не понимаю, ведь он, по твоим словам, обделил даже Якопо, которого так любил и который в свои семь, разумеется, не мог причинить ему зла или показаться недостойным наследства. Впрочем, это было его право. Но может, где-то сохранились старые завещания? Поищите у него в ящиках, среди бумаг, или в сейфе, попросите Креспи посмотреть в амбулатории. Если найдете, они очень пригодятся.
– Тогда скажут, что он завещал мне большую часть имущества, потому что я много лет его шантажировала.
– Какой идиотизм! Как будто он не мог показать тебе завещание, а потом написать у нотариуса другое, с более поздней датой, особенно после того как ты переехала в Болонью. Те, кого шантажируют, обычно именно так и делают. Да и к чему заботиться о посмертной репутации? Все равно никакие обвинения в непристойном поведении уже ничего не изменят: наоборот, тебе же будет хуже. Чем, кстати, и пытаются воспользоваться эти ублюдки, распространяя о вас слухи. Хочешь, поймаем их на этом и подадим в суд за клевету?
– Ну нет, еще не хватало, у меня в Доноре и так дурная репутация: безнравственная бунтарка, недобиток 1968-го – такую замуж не возьмут (хотя никто, по-моему, и не собирался). Их не переделаешь.
– Думаю, Лауретта не сильно обрадуется, если память вашего дяди будет запятнана подобным обвинением.
– Скорее уж Армеллина.
– И все-таки подумай. Но это в любом случае только следующий шаг. Сперва нужно доказать, что завещание действительно. И мы этого добьемся, не сомневаюсь.
Ада вернулась домой совершенно измученная, но успокоенная и утешенная тем, что сказал Джулиано и как он это сказал – с готовностью отменив сеанс физиотерапии и совещание с коллегами, даже не отругав за истерику, а, наоборот, показав, что она действительно может на него рассчитывать. И теперь Ада больше не чувствовала себя совершенно беспомощной и одинокой.
А еще больше, хотя и совсем по-другому, утешала глупая мыслишка, ничтожная дань собственному тщеславию: «Марсель» ведь правда хотел пригласить ее на свидание.
В отличие от предыдущей ночи на этот раз она спала очень крепко, и снился ей незнакомец из спортивного центра. Она видела себя в борделе из «Дневной красавицы» на месте блондинки Северины, а «Марсель», сбросив лакированные сапоги, терся ногой в дырявом носке о ее обнаженную лодыжку. Сон был удивительно подробным, словно сам Бунюэль следил за ними через объектив кинокамеры, наблюдая, как она занимается любовью и испытывает сильнейший оргазм, совсем как в ту ночь в Кембридже.
Проснувшись, Ада попыталась вспомнить и записать сюжетную линию сна в блокнот: вечером ее как раз ждал очередной сеанс у психоаналитика. Специально ради этого она отложила отъезд еще на день – доктор считал, что в последнее время Ада и так слишком много пропустила, да и ей самой хотелось почаще иметь возможность выговориться и привести в порядок мысли.
Пообедать она на этот раз решила не в университете, а в пансионе.
– Вам тут кое-что принесли, доктор. Похоже на торт, – встретил ее портье.
И действительно, на крышке высокой квадратной коробки красовался золотой вензель одной из кондитерских в самом центре города. Ада понятия не имела, кто мог послать ей торт, – в последнее время ее не за что было благодарить и не с чем поздравлять: ни именин, ни дня рождения.
«Отдам Дарии, – подумала она. – Завтра утром самолет в Донору, я просто физически не успею столько съесть».
Но любопытство заставило Аду все-таки заглянуть внутрь. Она поставила коробку на стол, разрезала ленточку, отогнула стенки… и почувствовала тошнотворный запах. На дне лежала дохлая кошка. Похоже, она была мертва уже несколько дней и совершенно одеревенела, хотя ни следов от ударов, ни отверстий от пуль не наблюдалось. «По крайней мере, несчастное создание, ты умерла не из-за меня, – мелькнула мысль, – тебя просто подобрали на какой-то помойке. Но кому это могло понадобиться?»
Возле кошачьего трупа обнаружился большой конверт, в какие кладут поздравительные открытки. Сдерживая отвращение и стараясь касаться бумаги только кончиками пальцев, Ада достала его. На открытке кривыми печатными буквами, чтобы скрыть почерк, было написано:
«ПОЧЕМУ БЫ ТЕБЕ НЕ СВАЛИТЬ ОТСЮДА ПОДАЛЬШЕ, СУКА ДРАНАЯ? ЧЕГО ТЫ ДОБИВАЕШЬСЯ, УВИВАЯСЬ ЗА НИМ, КАК МАРТОВСКАЯ КОШКА? ПОГЛЯДИ, ЧТО БЫВАЕТ С КОШКАМИ, КОТОРЫЕ НЕ ЗНАЮТ СВОЕГО МЕСТА! ОН ТЕПЕРЬ МОЙ. И ДОМ ТОЖЕ МОЙ, УБИРАЙСЯ ОТТУДА НЕМЕДЛЕННО! ИЛИ НУЖНО РАЗНЕСТИ ТВОЮ ТУПУЮ БАШКУ, ЧТОБЫ ТЫ ПОНЯЛА?»
Ада задохнулась от негодования, ей даже пришлось присесть на край кровати. Как Джулиано мог впутаться во все это, как мог бросить ее ради столь жестокой и наглой хамки? Откуда ей вообще знать, что Ада была в конторе? Неужели следила? А Джулиано она тоже закатила сцену ревности или для него у нее только нежность да ласка? Стоит ли его предупредить? С другой стороны, а он поверит? Может, решит, что я из мести хочу оклеветать соперницу?
Она решила смолчать. Коробка со всем содержимым отправилась в мусорный бак, – хорошо еще, Ада заглянула внутрь, а ведь могла просто отвезти Дарии.
Похоже, несчастья так и сыплются на нее, словно ей мало дядиной смерти! Сколько вокруг агрессии, сколько жестокости! Сперва воры, потом иск кузенов, теперь вот ревность и угрозы какой-то бабы – а ведь она даже имени ее не знает!
– Вы не задавались вопросом, откуда у вас комплекс жертвы? – спросил Аду психоаналитик на сеансе этим вечером.
– Думаете, я сама во всем виновата? – возмутилась она. – Все это действительно со мной произошло, я ничего не придумываю. Я вообще стараюсь не нарываться на неприятности.
– А вы в этом уверены?
Часть девятая
Кораблекрушения и каннибалы
(«Плот “Медузы”»)
1
Спускаясь по трапу на взлетно-посадочную полосу аэропорта Доноры, Ада с дрожью в коленях поняла, что впервые возвращается домой, точно зная, что дядя Тан ее не ждет. В последние годы она часто думала об этом, но в реальности чувство одиночества и опустошенности оказалось совсем другим, далеким, словно речь шла о ком-то другом, словно та, былая Ада, глядевшая в будущее, уверенно стоя на вершине прошлого, исчезла, а новая с трудом удерживала равновесие на колышущемся и постоянно меняющем очертания сгустке тумана.
Ее встречал доктор Креспи.
– Лауретта пока не может сесть за руль, – объяснил он. – Я думал, дня через три после той статьи она немного успокоится, но со всеми этими перипетиями один
