Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс
– Как видите, это подразумевающий самые лютые меры заговор, военный заговор, заговор, составленный с такими широтой, искусством и хладнокровием, каким позавидовали бы и Катилина, и Писистрат!
Многие секции провозгласили себя сторонниками Конвента, однако некоторые по-прежнему, замечает Барер, ошибочным образом стоят в стороне. Задача Конвента – вернуть все секции на правильную сторону. Благодаря мужеству и добродетели Конвент одержит верх. А пока (Барер работает над этим) Конвенту необходимо сделать следующее:
– Объявить вне закона всех, кто берет в руки оружие против собрания или отдает приказы, направленные на противодействие Конвенту! И объявить вне закона всех, кто отказывается признать ордер на арест или задержание!.. Отечество наблюдает за Парижем, и Конвент знает, по каким поступкам судить о добропорядочности граждан.
В поддержку Барера выступает Вуллан. Первоначально декреты о запрете были направлены против Анрио и заговорщиков в Коммуне. Это предложение – значительный шаг вперед по сравнению с утренними дебатами о разнице между арестом и обвинением, mise en arrestation и mise en accusation. Оно вызывает бурные аплодисменты. В нем совершенно ясно говорится, что мишенью является Робеспьер, ведь он действительно отказался подчиниться ордеру на арест и бежал из Люксембургской тюрьмы. Закон 23 вантоза означает, что главным вопросом повестки дня внезапно становится смерть Робеспьера.
22:15
ЯКОБИНСКИЙ КЛУБ
У Пьера Бюргюбюрю[842], служащего парижской военной мануфактуры, расположенной в секции Французских гвардейцев, медовый месяц проходит совсем не так, как ему хотелось бы его провести. Вчера он женился, а сегодня вечером привел свою новую жену в Якобинский клуб, где, как поговаривали, Робеспьер должен раскрыть грандиозный заговор. К своему ужасу, он узнает не только о том, что Робеспьер подвергся нападению в Конвенте, но и о том, что выданы ордера на арест других якобинцев[843], которыми он восхищается, – депутаты обвинили их в создании идолопоклоннического культа Робеспьера. Среди них – его свежеиспеченный шурин, не кто иной, как сам Проспер Сижа, который сегодня вечером использовал трибуну Якобинского клуба, чтобы выступить с речами против Карно и его приспешника Пиля. Опасаясь, что этот кризис приведет к расколу в клубе, Бюргюбюрю считает, что именно Коммуна должна быть компасом для парижских секций и вообще для якобинцев.
Якобинцы сыграли ключевую роль во многих парижских journées. Но сегодня они скорее потребляют, чем генерируют новости. Под не вызывающим особого воодушевления председательством Вивье клуб оказался крайне медлительным и дожидается отчетов извне. Бюргюбюрю допускает, что у него нет достаточной ясности относительно характера происходящего, – и таких, как он, много. Несколько делегаций, укомплектованных не слишком высокопоставленными членами клуба, уже прибыли в Коммуну, чтобы выразить солидарность и прояснить ситуацию. Во время одного из визитов делегаты риторически поинтересовались, где именно находятся «истинные представители народа»; это позволило мэру величественно ответить, что «завтра к этому времени отступники будут уничтожены»[844]. В настоящий момент в клубе встречают депутацию от муниципалитета, которая дает понять, что темп событий ускоряется. Делегаты сообщают своим братьям по оружию, что КОС больше нет и законная власть принадлежит теперь Исполнительному комитету, только что сформированному из членов Совета Коммуны. Отныне он будет именоваться Генеральным советом 10 августа[845]. Народ на своем посту, заявляют делегаты. Звенит Колокол свободы – набат Ратуши.
Набат в Ратуше действительно функционирует сверхурочно – но как насчет людей на рабочих местах? Судя по сообщениям, уже поступившим в Коммуну, картина рисуется не особо радужная. Да и в Якобинском клубе публичные галереи не то чтоб забиты под завязку. Многие якобинцы восприняли бой générale и трезвон набата в своих секциях как сигнал к действию: теперь они облачаются в мундиры и являются на службу в штабы НГ своих секций. Другие испугались и разбежались по домам.
Все вокруг кипит, но сам клуб оказался будто в стороне от главных событий. Похоже, вся стратегия Робеспьера строилась на том, что якобинцы смогут донести до жителей Парижа необходимость действовать в интересах нации. Но сегодняшняя вялость их действий свидетельствует о том, что они – слабое звено.
Чтобы хоть как-то продемонстрировать свою решительность, оставшиеся якобинцы собирают делегацию из двенадцати человек, которая должна будет посетить Коммуну и побрататься с ней. В группу входят Морис Дюпле, в доме которого живет Робеспьер, а также друг и телохранитель последнего, Жан-Батист Дидье. Оба они крайне обеспокоены тем, что будет с Робеспьером. Утром Дидье бросил его на произвол судьбы в Конвенте, и с тех пор он весь извелся, размышляя, как же ему поступить[846]. По крайней мере, теперь у него есть миссия. Но нет никаких оснований полагать, что пар выйдет во что-нибудь, кроме свистка, – притом что свиста сегодня и так хватало у обеих сторон. Делегация отправляется в путь всей группой – но сколько из них доберется до пункта назначения? Уловив настроение улиц, Дидье решает, что в его интересах вообще отказаться от какого-либо действия, и отправляется домой, оставив-таки своего героя на произвол судьбы.
22:30
ЗАЛ КОНВЕНТА, ДВОРЕЦ ТЮИЛЬРИ
Член КОБ Эли Лакост обращает внимание депутатов на новую опасность. Необходимо срочно обеспечить лояльность кадетов, проходящих службу в Марсовой школе на Саблонской равнине близ Нёйи. Риск того, что они могут склониться на сторону заговорщиков, усиливается тем фактом, что за лагерь отвечают Леба и другой монтаньяр, Жан-Паскаль Пейсар. Да, это всего лишь школьники, но у них в руках настоящий арсенал.
Сегодня днем Леба сумел передать директору заведения, покрытому шрамами ветерану Бертешу, сообщение:
Только что разразился страшный заговор, и я среди тех верных депутатов, которых заговорщики арестовали. Мои подозрения о намерениях использовать лагерь подтвердились. От вас зависит, встать ли на путь сопротивления – или маршировать под знаменами предателей. Народ все видит. Сохраняйте верность[847].
На самом деле Леба весьма сильно ошибается, полагая, что противники Робеспьера планируют задействовать военную мощь школы, которая должна была сыграть главную роль в празднике Бара и Виала, намеченным на 10 термидора. В действительности они полностью сбросили ее со счетов.
В дискуссию вмешивается Бийо-Варенн, замечающий, что комендант школы Бертеш вот уже на протяжении четырех часов находится под арестом (на самом деле по совершенно другим причинам)[848]. Но он признает реальность угрозы, которую кадеты могут представлять, если последуют призыву Леба. Собрание на неопределенное время откладывает запланированные на завтра празднества Бара и Виала. По предложению Тальена трем депутатам – Бривалю и Бентаболю, а также Пейсару – поручается отправиться в школу и обеспечить контроль над ней.
Пока депутаты вынуждены ждать и смотреть, удастся ли Баррасу отвести от Парижа политическую угрозу, в воздухе появляются первые нотки надежды. Жан Девез[849], член Генерального совета Коммуны, приходит к барьеру зала Конвента, чтобы заявить о полном несогласии с Коммуной и твердой поддержке Конвента. Это серьезный шаг для в прошлом убежденного робеспьериста и радикала-санкюлота из секции Республики, который сам себя называл «плотником, которому доставляет удовольствие, что головы скатываются вниз». За Девезом следует оружейник из Сент-Антуанского предместья, который несколько туманно сообщает, что предместье «на ногах, но не в тревожном смысле». Можно надеяться, что не в тревожном для Конвента. Затем делегат Гражданского комитета секции Единства также сообщает, что они отклонили предложения Коммуны. Это хорошие знаки. Похоже, что многие из тех, кто менее 24 часов назад, казалось бы, полностью перешел на сторону Робеспьера, передумали.
22:30
РАТУША
Обязанности председателя в зале Совета взял на себя молодой школьный учитель Жан-Филипп Шарлемань из секции Брута. После того как был назначен Исполнительный комитет, суета, прежде царившая в зале, по большей
