Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия - Сергей Владимирович Максимов

Словом, «Жалованная грамота» Батыя, будто манна небесная, спасла русскую церковь от зловещей неопределенности.

Но неужели монголы не потребовали за все эти милости никакой платы от митрополита Кирилла и его церкви?

Увы, потребовали, и эта плата была немалой. В ярлыке Менгу-Тимура от 1 августа 1267 г., выданном татарами Кириллу, предписывалось: не брать с русской церкви мзду и никакой пошлины «занеже о нас молитву творять»927.

Вот так.

Материальное благополучие и свобода отправления культа были куплены русским митрополитом за обязанность «правым сердцем молиться богу за нас (монголов. – С.М.) и за наше племя и благословлять нас»928.

Для состояния церкви в бытность Кирилла ее пастырем показательной является встреча, которую митрополит Киевский и всея Руси устроил Александру Невскому в 1252 г. в момент прибытия князя из Орды. Кирилл организовал пышную церемонию его восшествия на владимирский стол929.

Никого не смутило при этом, что санкцию на помазание князя выдал монгольский хан и язычник Батый.

Церковь удачно встроилась в систему новых властных отношений, заняв в ней место активного защитника и легального помощника русских князей-коллаборационистов. За эту роль церковный клир был готов смиренно благословлять монгольских ханов в своих молитвах.

Однако для нас важно знать не только это.

Благодаря таким людям, как митрополит Кирилл и Александр Невский, в монгольский период восстановилась и окрепла связь княжеской власти с русской церковью.

Объективно это говорило о том, что миф о богоизбранности княжеского дома снова получил церковную поддержку. Привязанность к Невскому в свою очередь означала, что не все Рюриковичи, а только владимиро-суздальские князья воспринимались церковью как истинные защитники веры.

Те же, кто оглядывался на Запад и контактировал с Папой, ища у него поддержку для борьбы с Ордой, хотя и не предавались анафеме, но считались вероотступниками.

И еще одно.

Со второй половины XIII в. началось переосмысления княжеской роли в политической системе управления на Руси.

Ордынского хана в церквях теперь величали «царем», хотя раньше этот титул («басилевс») принадлежал византийскому императору.

С приходом монголов византийское влияние на Руси заметно упало, и ромейский император превратился в лицо важное, но мало значащее в текущей политике. Модным стало почитание ханов.

В итоге понятие царской власти вошло в оборот русской политической действительности XIII века.

При монголах церковь не называла русских князей царями, да и сами они воздерживались от неуместных сравнений. Однако царский титул стал частью привычного обихода, получил дополнительные обертона от монголов и витал где-то в вышине, услаждая слух своей самодержавной мощью.

Говоря яснее, в монгольский период русские князья привыкли видеть себя слугами иноземного царя, чьей деспотической власти они искренне завидовали.

История подыскала корпоративному управлению русов достойную альтернативу. Пусть не царь-вседержитель, но хотя бы полный единовластец своей земли930. В союзе с церковью и при оглядке на Орду политическая структура правящей русской корпорации обретала новые идеологические краски.

Но какими бы бликами не отсвечивала княжеская витрина, реальные возможности Мономаховичей были еще слишком слабы, чтобы их царские аллюзии в ближайшие пару столетий могли воплотиться во что-либо реальное.

Глава XXII

Московизация Руси

После ужасов монголо-татарского нашествия территория Владимиро-Суздальской Руси пребывала в плачевном состоянии.

Бывшие признанные центры русского севера, такие как Ростов, Суздаль, Владимир, Переяславль или Юрьев, потеряли былое значение. Выжившие в катаклизме горожане бежали из старых «мегаполисов» на лесные окраины. Во второй половине XIII в. – в том числе благодаря княжеско-ордынским вторжениям на Русь – отток населения из центральных районов Владимиро-Суздальской земли продолжился. Археологические исследования владимирской, суздальской, переяславской и юрьевской областей указывают на их запустение не позднее XIII века931.

В калейдоскопе стремительных территориально-демографических пертурбаций периода 1238–1300 гг. на северо-восточных окраинах Руси возникло шесть новых княжеств, охвативших с запада, севера и востока территорию древней Суздальщины932. Их центрами стали Тверь, Кострома, Галич, Белоозеро и Городец Радилов на Волге.

Была среди них и неприметная поначалу Москва.

Самостоятельный статус Московское княжество обрело в 1272 г., когда стало личным уделом младшего сына Александра Невского – князя Даниила Александровича. Как и другие периферийные земли, Москва приобретала силу за счет крупного притока беженцев. В забурлившем с новой силой внутриколонизационном брожении московские лесные урочища пользовались спросом и постепенно заселялись колонистами.

В 1276 г. после кратковременного княжения умер великий Владимирский князь Василий Ярославович. Вместе с ним, как подметил С.М. Соловьев, сошло с исторической сцены старое поколение владимиро-суздальских князей.

С уходом старших Мономаховичей стало быстро исчезать понятие родового старшинства933. Великие владимирские князья все еще обладали политическим весом, имели дипломатические и военные прерогативы, но прежней власти над Русским Севером у них теперь не было. Реально они могли управлять только Владимирским княжеством, заметно сузившимся к последней четверти XIII века934.

Слабость формального главы правящей корпорации явилась причиной раздоров, смут и междоусобиц, разгоревшихся между потомками Александра Невского. С одной стороны, все они стремились завладеть титулом великого князя, а с другой, отказывались уважать его носителей, сумевших присоединить «к своему уделу Владимирскую область»935.

Свершился крупный переворот в сознании и политической практике княжеского семейства. Титул великого князя стал переходить из рук в руки вместе с владимирским уделом, а не наоборот, не как раньше, когда он был прочно привязан к владимирской земле.

Не последнюю роль в настройке этого механизма сыграли властители Золотой Орды. Они, по сути, первыми узаконили самостоятельность великокняжеского титула и оторвали его от владимирского стола. Стать великим князем теперь мог любой отпрыск из рода Мономаха, стоило лишь получить на это ханский ярлык. «Править» Русью теперь можно было из своего удела, не выезжая на жительство во Владимир.

Обладание заветным титулом давало также право – пусть и не прописанное в документах – увеличивать собственные владения, отхватывая лакомые куски от других княжеств.

Теперь, когда корпорация управлялась монгольскими ханами, не оставалось никакого смысла в семейном княжеском подряде. Теперь не было больше старших князей, чтобы поддерживать традиции корпоративного управления, но не было и младших (в их прежнем смысле), чтобы подчиняться и слушаться старины.

«Внешнее» монгольское управление нанесло смертельный удар династической модели русского господства. Принцип силы брал верх над остатками братского почитания и сыновнего уважения. Родственные связи забывались и рвались. У каждого князя был один только выбор: стать «жертвой сильнейшего или других сделать жертвой своей силы»936. Не случайно в конце XIII – начале XIV в. частыми становятся временные союзы младших князей между собой или с Новгородом против «носителей великокняжеского титула и великокняжеских притязаний»937.

В этих-то условиях и вступает в межкняжескую борьбу московская ветвь потомков Невского.

В 1294 г. Даниил московский