Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс
Имеющий под собой вполне реальные основания страх обитателей тюрем перед надвигающимся кровопролитием усиливается, потому что весь вечер им слышен бой générale – и так во многих кварталах. Сестра милосердия Теотиста[718] (в прошлой жизни – графиня де Валомбре) наблюдает из своей камеры в Люксембургском дворце, как то в одном, то в другом направлении скачут всадники; до нее доносятся обрывки разговоров, смысл которых уловить трудно, но, судя по всему, люди выражают гнев, страх и другие сильные эмоции. Что происходит, пока неясно. Что бы это ни было, заключенные опасаются за свои жизни.
18:45
УЛИЦА СЕН-ГИЙОМ (СЕКЦИЯ ГРЕНЕЛЬСКОГО ФОНТАНА)
Умеренный депутат Франсуа-Жером Риффар Сен-Мартен[719] ужинает в ресторане на улице Сен-Гийом в своем предместье Сен-Жермен. Он крайне доволен тем, как прошло заседание Конвента. Ему кажется, что все кончено: миссия оказалась выполнена, как только Робеспьера и его союзников вывели из зала заседаний. Многие депутаты, проголодавшись, покинули заседание в этот момент и отправились ужинать. Они не слышали, как в конце дебатов было принято решение о проведении еще одного, вечернего заседания, которое начнется в 19:00.
Вдруг через открытое окно (оно распахнуто, потому как вечер теплый) Риффар слышит, что мимо проходит эмиссар Коммуны, призывающий народ вооружаться и вставать на защиту Ратуши,
…чтобы защитить Робеспьера, нашего отца, которого арестовали эти негодяи из Конвента и которому грозит смерть.
Новость для депутата неожиданная. И очень плохая. Не теряя времени, он уходит из ресторана и едет на другую сторону реки, чтобы выяснить у других членов Конвента, что происходит.
19:00
ПЛОЩАДЬ КОММУНЫ
В распоряжении Коммуны достаточно вооруженных сил[720]. В настоящее время на площади находится более 3000 готовых к бою национальных гвардейцев. На верность присягнули довольно много конных жандармов; порядочно и артиллерии. Командующий артиллерией города адъютант-майор Фонтен еще днем оперативно разослал приказы всем 48 артиллерийским ротам. Помимо того что артиллерия имеет полуавтономную структуру управления, артиллеристы известны своей хваткостью и напористостью: их хлебом не корми – дай проявить свой патриотизм. Многие из них, откликнувшись на призыв, даже не обратили внимания на то, что другие секционные власти сомневаются, как им поступить; в некоторых случаях они даже не удосужились сообщить им о своем решении. Несмотря на то что в результате переброски артиллерии НГ на фронт Карно сократил число рот в городе[721], пушки в нем остались. В настоящее время на площади находится от 20 до 30 орудий, представляющих в руках Коммуны мощную силу.
Первыми сегодня еще днем подтянулись пехотные роты секций, расположенных ближе всего к Ратуше, где разворачивались наиболее активные действия, но с 17 часов стали появляться и роты из дальних секций – как с Левого, так и с Правого берега[722]. Хотя только двое из шести начальников легионов передали приказ Анрио батальонам своих секций, это значит, что получили его 16 из 48 секций. 16 секций, о которых идет речь, охватывают большую часть густонаселенных рабочих предместий Сент-Антуан и Сен-Марсель. В целом они составляют более 40 % населения Парижа[723]. Поскольку количество рот в батальонах прямо зависит от численности населения секций, в поддержку Робеспьера может быть поднята почти половина Национальной гвардии города. Эти войска представляют огромную угрозу для Конвента, чьи силы обороны выглядят по сравнению с этой армадой просто жалко.
19:00
ЗАЛ КОНВЕНТА, ДВОРЕЦ ТЮИЛЬРИ
Депутат Риффар Сен-Мартен сломя голову врывается в Конвент – поскорее узнать, как там готовятся к очевидным образом назревающим событиям[724]. В зале присутствуют лишь человек 40–50 его коллег и всего несколько служителей. Все они, похоже, не осознают грозящей им опасности; вообще, такое впечатление, будто они еле-еле продрали глаза после глубокой послеобеденной дремоты.
Симптомом царящего в Конвенте и вокруг него самоуспокоения является то, что дежурный комендант Тюильри, начальник легиона Жюллио, только что отпустил большой отряд гвардейцев[725] из батальона Ратуши, прибывших с намерением защитить депутатов от сил, которые, по их словам, собрались на площади Коммуны. Жюллио говорит им, что все в порядке и они должны вернуться в свою секцию, вести патрулирование и ждать приказов, которые печатаются сейчас в связи с дневными арестами. Жюллио почти ничего не знает о том, что происходит в миле к востоку. Депутаты и их защитники не осознают, насколько слабы их позиции. Арест Анрио не помешал Коммуне мобилизовать войска. У здания Конвента дежурят артиллерийские и пехотные подразделения, но их численность – всего несколько сот человек – ничтожно мала по сравнению с силами, собравшимися у Ратуши.
Присутствующие депутаты уже начали обмениваться байками, новостями и слухами о том, что происходит в районе. Любую угрозу, исходящую со стороны Робеспьера, они отвергают. В Конвенте днем он выглядел совершенно раздавленным, по сути конченым человеком. Некоторые депутаты сообщают также о бесславном исходе донкихотского налета Анрио на КОБ. А вот что происходит дальше в городе, понять сложнее. Народные массы, подстрекаемые Коммуной и Якобинским клубом, похоже, готовы на все что угодно – и это крайне опасно.
На вечерних заседаниях не занимаются вопросами бюрократического характера и корреспонденции не зачитывают, поэтому сразу после того, как в зале устанавливается порядок, собрание переходит к рассмотрению конкретного вопроса; одновременно подтягиваются все новые и новые депутаты. Колло д’Эрбуа нет на месте: коллеги не знают, что прямо сейчас он в КОС пытается затушить пожар на фоне приходящих со всего Парижа новостей о том, что сопротивление Конвенту ширится.
В отсутствие Колло председательствует уроженец Квебека Жан-Жак Бреар, который гордится тем, что он единственный канадец, голосовавший за смерть короля. Он вызывает Бурдона из Уазы, чтобы тот выступил перед депутатами. Коммуна сегодня днем выбрала Бурдона в качестве одной из своих главных мишеней, и тот от души отвечает ей той же ненавистью:
– Граждане! Сегодня утром Конвент принял меры безопасности, которых требовали обстоятельства; все добропорядочные граждане приветствовали их. Однако за его стенами распространился слух, будто Коммуна в союзе с Якобинским клубом подстрекает к восстанию. (Возмущение в зале.) Возможно, где-то еще такая ситуация выглядела бы опасной – но не когда речь идет о парижанах; с ними никаких причин беспокоиться нет. Я напоминаю Конвенту, что в подобных случаях он братается с народом и своим присутствием успокаивает народное волнение. Хотя я и не считаю, что такая мера необходима, однако проверить ее полезно. Поэтому я требую, чтобы Коммуна была немедленно вызвана к барьеру зала заседаний и могла получить распоряжения от Конвента.
Немедленно решено вызвать в Конвент членов Коммуны и власти департамента Сена[726].
Поддержав предложение Бурдона, Мерлен из Тионвиля, пользуясь случаем, рассказывает с трибуны о своих дневных впечатлениях: о встрече с Анрио и сорока его подчиненными, о приставленном к его груди пистолете, об угрозе зарубить его саблей, о заключении в караульном помещении Пале-Рояля и об освобождении добрыми патриотами из секции Горы. Мерлену существование заговора представляется несомненным: под угрозой сама свобода. Хитрый заговорщик (Робеспьер), который полгода прикрывался маской добродетели, чтобы расправляться с согражданами, теперь, как (ошибочно) полагает Мерлен, может находиться в Коммуне.
Тальен (не знающий об арестах Эмара и Фоконье) только что вернулся из Якобинского клуба. Благодаря ему страсти накаляются еще сильнее: он подтверждает просочившиеся сведения о том, что клуб действительно наряду с Коммуной координирует сопротивление Конвенту. Коммуна, заключает он, вне закона. Она должна быть подвергнута чистке.
Несмотря на все эти, одно тревожнее другого, сообщения, в зале не чувствуется решительного настроя. Растерянные депутаты, похоже, не желают признавать реальность грозящей им опасности. Тюрио объявляет, что приказ привести 400 человек на площадь Коммуны, отправленный Анрио
