Югославия в огне - Ольга Ивановна Обухова
– А кто вообще собирался думать о «турках», как все в обиходе называют боснийцев? – усмехнулся Цветкович.
– Вот-вот. Но мой брат Александр, унаследовав от отца эту хрупкую конструкцию, не осознавал всей ее деликатности, когда вдруг проникся идеями стирания межнациональных различий и ассимиляции народов внутри своего королевства. Причем сначала он настроил против себя хорватов и словенцев, настояв на принятии в 1921 году в праздник Видовдан новой Конституции, которая провозглашала словенцев, сербов и хорватов тремя племенами единого югославского народа. Для хорватов и особенно словенцев, которые являются большими австрийцами, чем сами жители соседних австрийских земель, эта идея выглядела, мягко говоря, спорной. А когда в 1928 году прямо в парламенте депутат от Черногории Пуниша Рачич расстрелял своих хорватских коллег, включая их лидера Степана Радича, Александр не придумал ничего лучшего, как распустить парламент, установить свою личную диктатуру и ликвидировать Королевство сербов, хорватов и словенцев, преобразовав его в единую Югославию. Вот это был самый, без сомнения, дурацкий выход из действительно тяжелого кризиса. Тем более что по решению короля Югославия во избежание этнических конфликтов и опасности распада была поделена на провинции, не соответствовавшие территории расселения ни одного из основных ее народов. – Князь-регент тяжело вздохнул. – И появление радикальной организации усташей под руководством Павелича, и выстрелы Владо Черноземского в Марселе были лишь делом времени.
Драгиша Цветкович пристально посмотрел на него.
– А вы не пробовали переубедить его? Все-таки у вас с ним общие предки – князь Сербии Александр и княгиня Персида…
Павел досадливо махнул рукой:
– Пробовал, и не раз, но что толку? Когда я говорил ему об этом, он смотрел на меня так же враждебно, как мы, Карагеоргиевичи, смотрим на Обреновичей. Когда я упоминал о необходимости дать больше прав хорватам, он начинал буквально кричать на меня. – Павел горько покачал головой. – А ведь мы жили и живем под девизом «Один народ, один король, одна держава». Но Александр стал таким ярым сербским националистом! Неудивительно, что он даже содействовал свержению с престола своего деда Николы I Черногорского ради создания единой державы.
Цветкович вскочил на ноги и взволнованно прошелся по кабинету.
– Король Александр слишком верил в силу единства южных славян – и это его подвело. Южные славяне в стране есть – а настоящего единства нет. Страна четко поделена по конфессиональному признаку – мы, православные сербы, с недоверием относимся к хорватским католикам, и наоборот. Но даже среди православных нет единства – македонцы, которые все время рвутся из-под нашей власти, тоже православные. И черногорцы – вроде как свои, настоящие братья, молятся и крестятся точно так же, как и мы, а поди ж – только дай им волю, тут же убегут и назад не вернутся. А взять босняков – ведь это же наши братья-сербы, только принявшие мусульманство. Но по крови-то мы с ними один и тот же народ, однако… – Он пожал плечами. – Одно слово – турки.
Павел поднялся из-за стола и подошел к большому портрету Петра I, который остался висеть на самом почетном месте в кабинете со времен его сына Александра. Впрочем, вскоре в этом кабинете будет сидеть его внук, Петр II, так что менять ничего действительно не стоит. Петр I был первым Карагеоргиевичем, который после долгого перерыва вновь пришел к власти в стране, но боже, какой ценой она ему досталась – он участвовал во всех войнах, которые велись на континенте, от франко-прусской до русско-турецкой, был приговорен своим заклятым врагом Миланом Обреновичем к смертной казни через повешение. И сел на трон только после того, как офицеры из тайной организации «Черная рука» под руководством полковника «Аписа» убили во дворце сына и наследника Милана – Александра Обреновича и его жену Драгу. А потом пришлось расстрелять и самого «Аписа», чтобы иметь возможность и дальше оставаться у власти. Какие уж тут Ренуар и Тициан, они бы сошли с ума, если бы им пришлось жить и работать в Сербии…
Регент резко повернулся к премьеру.
– Времена экспериментов, которые мог позволять себе король Александр, закончились. После устроенного фюрером аншлюса с Австрией мы уже непосредственно граничим с Германией. А дальше нашими соседями являются Италия и Венгрия. Хорватам достаточно подмигнуть любому из них, чтобы окончательно освободиться от нас. Поэтому мы сами должны дать им столько свободы и столько земли, сколько им не дадут ни итальянцы, ни немцы. Только так Югославия сможет сохранить хорватов в своем составе и сохраниться сама как единое государство.
Цветкович внимательно посмотрел на регента – как будто взвешивал на незримых весах что-то очень ценное и дорогое, вроде рассыпного самородного золота.
– Тогда я начну переговоры с преемником Степана Радича, нынешним лидером Крестьянской партии и самым влиятельным хорватом Владко Мачеком, – веско произнес он. – Думаю, мы сумеем договориться.
По губам и всему грубоватому лицу Мачека разлилась неуловимая улыбка.
– Знаете, что самое удивительное в наших переговорах? Не то, что мы пытаемся за несколько дней или недель решить вопросы, которые не могли разрешить на протяжении столетий. А то, что разрешать вековой сербско-хорватский спор выпало на долю людей, которые сами не являются ни чистокровными сербами, ни хорватами. – Он откинулся на спинку высокого резного кресла, похожего
