Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон
Пока встревоженные актеры толпились во дворе, глава театра угощал Хансиро наскоро приготовленным чаем и холодным рисом.
— Я очень сожалею о неудобствах, которые вы перенесли, сказал он, наливая чай.
Хансиро наклонился вперед: у стен здесь имелись уши.
— Никому больше не придется страдать от неудобств, — в его спокойном голосе слышался холодок угрозы, — но лишь в том случае, если вы скажете, каким образом известная вам особа сумела бежать и куда направляется теперь.
Легкий слой дневной косметики не мог скрыть бледности Ситисабуро.
— Через старый подземный ход. — Рука актера задрожала, и несколько капель чая выплеснулись на пол. Ситисабуро торопливо вытер их украшенным тиснением бумажным платком. — О пути этой особы я знаю лишь то, что она направляется в Западную столицу.
— Не волнуйтесь, — Хансиро стало жаль актера. В конце концов, Ситисабуро, сильно рискуя собой, помог женщине, похитившей сердце ронина из Тосы. — Я желаю служить делу этой особы.
Ситисабуро так недоверчиво посмотрел на собеседника, что тот громко засмеялся:
— Вы думаете, это все равно что поручить коту стеречь сушеную скумбрию, так ведь?
— Я всего лишь жалкий попрошайка с речного берега, почтенный господин. Мое мнение ничего не значит.
— Но ваша помощь может кое-что значить.
— У нас и так неприятности, — в голосе Ситисабуро звучала мольба оставить его в покое. Он более чем сполна расплатился с княжной Асано за прошлое и вовсе не хотел заработать пожизненную ссылку, мешаясь в дела женщины, с которой даже не занимался любовью. — Мы должны покинуть город до часа Дракона, иначе нас накажут.
— Если вы не можете замолвить за меня слово перед нашей общей знакомой, позвольте, по крайней мере, мне сопровождать вас. Увидев меня рядом с вами, она быстрее поверит в честность моих намерений.
Ситисабуро с несчастным видом поклонился в знак согласия.
— Я могу рассчитывать на вашу скромность, не правда ли? — добавил Хансиро.
— От сказанных слов губы замерзают — становятся холодными, как осенний ветер, — полушепотом ответил актер, цитируя строки Басё.
К тому времени, как труппа дошла до Окицу, Хансиро уже начал жалеть о своем решении идти с актерами Накамура-дза: их процессия растянулась по Токайдо на девять тё. Труппа передвигалась пешком. Попрошайки с речного берега не имели права нанимать лошадей или каго.
Ситисабуро, глава самого популярного театра в Эдо, брел в середине длинной вереницы актеров, учеников и слуг. За ним плелись музыканты, плотники, изготовители париков, портные, костюмеры, декораторы, рабочие сцены и около сотни носильщиков с имуществом театра. Знаменитый актер не сводил глаз с мальчика, который нес лакированную коробку с его деревянной головой: во время драки в Камбаре Ситисабуро пришлось спасать этот шедевр с некоторым риском для себя.
Стрекоза шел рядом с Хансиро, возглавляя колонну, и, как и остальные актеры, скрывал лицо под большой камышовой шляпой, которую лицедеи по требованию властей должны были надевать, встречаясь с простыми людьми. Его шелковая дорожная одежда цвета темной гвоздики была прикрыта бумажным желто-коричневым плащом. Гэта актера, изготовленные из адамова дерева, были на сей раз обычной высоты, что сильно облегчало жизнь его слуге, который держал бумажный зонт над головой хозяина. Сын актера — миниатюрная копия отца — шагал рядом с ним.
Стрекоза сгорал от любопытства: ему невыносимо хотелось узнать, кто на самом деле тот красивый мальчик, которому он помог бежать. Большую часть проведенного в пути времени актер потратил на попытки вытянуть хоть какие-нибудь сведения о нем из своего молчаливого спутника. Но Хансиро уклонялся от ответа, отделываясь невнятными междометиями. Сам он выяснил, что среди членов труппы ходило множество слухов об этом деле. Ближе всего к истине оказалось предположение, что молодой незнакомец — слуга князя Асано и пытается доставить письмо советнику Оёси Кураносукэ.
Шагая по дороге, Стрекоза то и дело подносил к носу кусочек сандалового дерева, чтобы заглушить неприятные запахи, которые носились вокруг и смешивались между собой. Он брезгливо обошел кучу конского навоза, еще не подобранную каким-нибудь расторопным крестьянским мальчиком.
— Путешествие — невеселое занятие и нелегкое испытание, — вздохнул Стрекоза, указывая томным движением руки на проходившую мимо толпу, которую по какой-то странной причине окружало больше детей, чем обычно. — Свечи должны сгорать, чтобы нести свет людям, — добавил он меланхолически.
— Если бы я знал, что вы так неуютно проведете эту ночь, я пригласил бы вас переночевать со мной.
Ронин из Тосы с удивлением обнаружил, что актер ему нравится. Ему нравилось беседовать со Стрекозой. У этого исполнителя женских ролей была чувствительная душа образованной куртизанки, но при этом он не имел склонности обольщать мужчин ради выгоды.
Хансиро подозревал, что жалобы Стрекозы служили лишь прикрытием настоящих причин его грусти: актер тосковал по любящей жене и трем маленьким дочерям, ожидавшим его в Осаке.
— Ох, что вы! Это было бы ужасно! — Стрекоза приподнял подбородок и сочувственно взглянул на Хансиро из-под шляпы. — Мне жаль, что вам пришлось провести ночь в полиции со всеми этими буянами.
— Это оказалось очень поучительно, — ответил Хансиро.
Полицейские быстро и умело связали всех крестьян-драчунов одной веревкой и затолкнули их в маленькую камеру при городской управе. Когда стемнело, драчуны протрезвели и уже раскаивались в содеянном. Хансиро отвели в другую комнату вместе с задержанными самураями, и благодаря этому обстоятельству он сумел подслушать, о чем говорили между собой слуги Киры. Впрочем, почти все услышанное только подтверждало его догадки.
Власти не считали нужным торопиться. Поэтому судья всю вторую половину дня выслушивал жалобы доведенных до отчаяния крестьян из соседней деревни на бабку их старосты, которая снова попалась на воровстве. Поскольку все в деревне знали о ее болезненной склонности к кражам, единственное, что она могла таскать у односельчан, были ведра, служившие ночными горшками. Старая воровка собрала их огромное количество, прежде чем вонь выдала ее. Расследование этого забавного преступления шло долго, свидетели припоминали события и обиды многолетней давности. Судья терпеливо выслушал всех желающих высказаться. Возможно, он просто тянул время, чтобы не браться за более трудную задачу: что делать с толпой нарушителей порядка, заполонившей полицейский участок, и с собравшимися во дворе управы семьями буянивших накануне крестьян? В театральной драке участвовало столько людей, что судья настоял на том, чтобы отправить посланца в Эдо за советом.
Молодой воин с запада, назвавшийся Мумэсаем, молча просидел в углу комнаты всю ночь, пока задержанных одного за другим вызывали для дачи объяснений. На рассвете, когда Хансиро вышел из участка, художник еще сидел на том же месте, как приклеенный. Казалось, он обдумывал последствия своего безрассудства.
Старая
